Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
— Надо вам было завтра приехать, — сказал Филипп. — Мы бы вас уже там разместили.
Он показал огрызком яблока на крепость. Александр наклонился вперёд, поперёк стола. Пока ехали, он успел загореть; а теперь ещё и щёки разрумянились, волосы и глаза блестели в свете ламп, — он словно горел, как лучина.
— Когда атакуем?
Филипп улыбнулся Пармению:
— Ну что ты станешь делать с этим мальчишкой?!
Начинать собирались перед самой зарёй. После ужина собрались офицеры, обговорить последние детали. Подойти к крепости надо затемно. Крепость закидают зажигательными стрелами — пусть
Офицерам всё это было давно известно — штурм он и есть штурм, они все одинаковы, — оставалось только уточнить, где кто и что делает на этот раз.
— Отлично, — заключил Филипп. — Есть ещё время поспать. Давайте, всем на отдых.
Оруженосцы понесли в заднюю комнату ещё одну постель. Александр какой-то момент следил за ней глазами, не сразу понял. Перед самым сном — уже и доспехи вычистил — он вышел; найти Гефестиона и сказать ему, что он договорился — на штурм их поставят рядом, — и ещё объяснить, что ночевать ему придётся у отца. Раньше это ему и в голову не приходило.
Когда он вернулся, отец только что разделся и отдавал оруженосцу свой хитон. Александр чуть задержался в дверях — потом вошёл, говоря что-то, чтобы не выдать смущения. Он не мог, на самом деле не мог понять, почему при виде отца испытывает такое омерзение и стыд. Он не помнил, чтобы когда-нибудь видел отца обнажённым.
К восходу крепость пала. Из-за холмов, скрывавших Геллеспонт, поднимался яркий золотой свет; с моря дул свежий ветер… А над крепостью висели резкие запахи дыма и гари, крови, вспоротых кишок и грязного пота.
У обожжённых стен до сих пор стояли лестницы из целых неошкуренных сосен, на которые взбирались по двое в ряд. Кое-где ступеньки выломаны — это в спешке наступил ещё и третий… У разбитых в щепки ворот висел таран, на раме с крышей из толстых шкур. Высунутым языком лежал на парапете подвесной трап осадной башни.
Издали доносился весёлый перезвон молотков. Это мужчин-фракийцев, кто остался в живых, ковали в кандалы; перед дорогой в Амфиполис, на невольничий рынок. Филипп полагал, что такой пример будет поучителен: надоумит кипселийцев сдаться без боя, когда до них очередь дойдёт. А среди лачуг, прилепившихся изнутри к стенам, будто ласточкины гнёзда, солдаты охотились на женщин.
Царь стоял на стене; с Пармением и парой вестовых, разносивших его приказы. Стоял спокойно, даже расслабленно, как хорошо потрудившийся пахарь, успевший поднять большое поле и засеять перед дождём. Несколько раз, — когда снизу доносился крик, терзавший уши, — Александр оглядывался на отца; но тот продолжал свой разговор с Пармением, как ни в чём не бывало. Люди сражались на совесть и заслужили ту скудную добычу, какую можно здесь найти… Сдался бы Дориск — никто бы и не пострадал…
А Александр с Гефестионом вспоминали минувший бой. В башне над воротами никого не было кроме них, если не считать мёртвого фракийца. А ещё — плита с именем и всеми титулами Ксеркса, Царя Царей, несколько грубых табуретов, полкаравая чёрного хлеба… Да на полу валялся палец с грязным
Сегодня он заслужил свой пояс для меча. Одного убил наверняка, тот пал на месте… Александр считал, что не одного, а троих.
Сам Александр трофеев никаких не подбирал, и скольких убил — не считал. Едва взобрались на стену — офицера, что командовал их отрядом, сбросили вниз. Никто и опомниться не успел — Александр крикнул, что надо брать башню, откуда забрасывали камнями и стрелами таран у ворот. Заместитель командира, человек неопытный, промедлил — и тотчас потерял своих людей: они уже мчались за Александром. Карабкались по древней грубой кладке, прыгали через горящие трещины, дрались с дикими защитниками в синей татуировке… Вход в башню оказался узок. Когда Александр ворвался внутрь, остальные застряли из-за давки, и был момент, когда он сражался один…
Теперь он стоял, покрытый кровью и пылью, и глядел вниз, на другое лицо войны. «Но, — подумал Гефестион, — он же ничего не видит сейчас!..» Говорил он очень ясно, помнил каждую подробность; а у Гефестиона всё уже сливалось, словно сон вспоминал. Его картина боя уже поблекла, а Александр до сих пор был ещё там: в таком состоянии был, из которого выходить не хотелось, как не хочется уходить с того места, где тебя посетило видение.
На предплечье у него остался порез от меча. Гефестион остановил кровь — от своей юбочки полоску оторвал… Потом выглянул наружу, на светлое гладкое море, и предложил:
— Пойдём вниз, искупаемся. Грязь смоем.
— Давай, — согласился Александр. — Только сначала надо к Пифону зайти. Он же меня своим щитом прикрыл, когда те двое навалились, потому тот бородатый и достал его. Если бы не ты — ему бы вообще не жить…
Он снял шлем (обоим перед отъездом выдали оружие с общего склада в Пелле) и провёл рукой по влажным волосам.
— Тебе бы подождать, на нас бы оглянуться, а не прыгать туда одному. Ты же знаешь, что бегаешь быстрее всех; за тобой так сразу не угонишься!.. Я тебя убить был готов, когда мы там застряли в дверях.
— Они камень собирались скинуть, вон тот. Ты только глянь, какой здоровенный. А про вас я знал, что вы рядом.
— Камень-не-камень — ты всё равно полез бы, это ж на тебе написано было! Просто счастье, что жив остался.
— Не просто счастье, а помощь Геракла, — спокойно возразил Александр. — И быстрота. Я их бил раньше, чем они успевали.
Оказалось, что это легче, чем он ожидал. Самое лучшее, на что он надеялся при своих постоянных тренировках с оружием, — что не слишком сильно будет проигрывать опытным бойцам. Гефестион словно подслушал его мысли:
— Эти фракийцы — крестьяне. Они дерутся два-три раза в год, когда в набег пойдут или меж собой погрызутся. Почти все тупые, а хорошо обученных и вовсе никого. Настоящие солдаты, как у отца твоего, изрубили бы тебя в куски. Ты бы и войти не успел.
— Не спеши, — окрысился Александр. — Пусть это кто-нибудь сделает, после расскажешь.
— Ты ж без меня пошёл!.. Не оглянулся даже!..
Александр вмиг переменился, тепло улыбнулся ему:
— Что с тобой? Патрокл упрекал Ахилла за то, что тот не дрался!