Александр Македонский
Шрифт:
Понятно, что при этих обстоятельствах особое значение приобретал оставленный в Македонии наместник Александра — Антипатр. Он был лучшим дипломатом, прекрасным полководцем и верным, надежным человеком. Антипатр представлял интересы Александра и в Греции и на Балканах. В его задачу входила забота о погашении долгов и об отправке подкреплений Александру. Но самое главное, что он должен был сделать, — это заставить греков соблюдать союзнические обязательства. Поэтому Александр оставил под его командованием в Македонии сильную армию (почти половину всех имеющихся у него войск) [79] .
79
Cm.: Diod. XVII, 17, 5.
Два обстоятельства делали положение Антипатра весьма затруднительным: ненависть Олимпиады и скудость материальных средств.
Олимпиада, по-видимому, надеялась, что управление Македонией будет поручено ей. Разочарование еще более усилило ее ненависть к новому правителю, которого, как человека, близкого
80
Ср.: Curt. VII, 1, 36 и сл.; Plut. Al., XXXIX, 13.
Вторая трудность, стоявшая перед Антипатром, заключалась в отсутствии средств и наличии долгов. Используя доходы от рудников, можно было расплатиться с долгами, но Александр перед началом похода раздал царские земли и освободил их владельцев от взносов в государственную казну. Это привело к увеличению числа служилой знати и приобретению новых друзей. Не менее важно было и то, что таким образом Александр частично покрыл расходы, связанные с ростом армии. Из дальнейшего мы увидим, что Александр умел не только царственно награждать, но и царственно брать, когда у него не хватало денег для исполнения своих планов. У верных ему людей Александр взял последние наличные средства и за это отдал им, не считаясь с потребностями Антипатра, остатки царских владений, а следовательно, остался без текущих поступлений в государственную казну.
Создается впечатление, что юный царь хотел покончить с прошлым: он ничего не оставлял позади себя. Огорчала его только разлука с матерью. В его семье не сохранилось ни одного родственника по мужской линии, и дома у него не оставалось ни жены, ни детей. За исключением Антипатра, на родине уже не было ни одного друга. Александра ничего но связывало с отчизной, и он пустился в путь, взяв себе девиз Omnia теа тесит porto [81] .
Спустя несколько месяцев Александр решил, что исход похода должен определиться в сухопутной битве где-нибудь на юго-востоке, и отпустил свои корабли из Ионии обратно в Грецию. Возможно, он сделал это, чтобы сжечь за собой мосты. Видимо, поэтому он так решительно разделался и со своим имуществом в Македонии. Это, несомненно, означало, что Александр перестал считать Македонию центром своего государства. Он все больше отдалялся от родины (которая и раньше значила для него не слишком много), от царских владений и от придворного македонского круга. Тоска по родине не была ему свойственна, он взял с собой все, что ему было дорого, все, что придавало ему силы, — своих друзей и войска. Его сопровождало самое лучшее (это мы знаем из уст самого Александра [82] ) — великие, полные страстного ожидания планы и надежды.
81
Все мое ношу с собой (лат.).
82
Plut. Al., XV, 4.
Прежде чем начать описание похода, следует сказать несколько слов об античных авторах, которым мы обязаны нашими знаниями. Коснуться этого необходимо еще и потому, что в последующем изложении каждое упоминание имени того или иного автора должно вызывать у читателя представление о достоверности или недостоверности сообщаемых им сведений.
Поскольку царь взял с собой в поход лучших чиновников, писцов, ученых и литераторов, то естественно, что в его канцелярии накапливалось очень много записей. Там велись эфемериды —ежедневные деловые правительственные и придворные журналы. При штабе хранились так называемые гипомнеуматы— всякого рода законченные и незаконченные проекты и планы, а также записки экспертов, производивших разного рода исследования. Были еще отчеты наместников и копии писем-распоряжений. Все это собиралось в первой в Европе походной придворной канцелярии. Во главе ее стоял Евмен. Он хранил и возил с собой такую постоянно возраставшую массу документов, что многие были откровенно рады, когда они сгорели в Индии [83] .
83
Если верить Плутарху (Eum. II), Александр приказал по возможности
Интерес к документации выражался не только в обилии канцелярских бумаг. Благодаря заботам Александра количество писателей — участников похода было значительно большим, чем обычно во время войн. Таким образом, были созданы все условия для выполнения желания Александра достойно освещать его подвиги. Никакой другой поход не получал еще столь полного отражения в литературе ни по количеству написанного, ни по разнообразию сочинений. Мы упомянем лишь самых значительных из современных Александру историков.
Раньше всех описал поход человек, которому сам Александр официально поручил эту задачу. Это был Каллисфен: мы уже встречались с ним в Миезе и упоминали, что он был родственником и учеником Аристотеля. С тех пор он приобрел известность как историк, сумевший объединить свои панэллинские идеи с политическими целями Аргеадов. Каллисфен принимал участие в походе как придворный историограф, писавший не для Македонии, а для Греции. Он склонен был превозносить гегемона эллинов, пока царь оставался в рамках панэллинских целей. В первую очередь Каллисфен был предан идее национального возрождения, которую, как он думал, нес Александр, и, служа этой идее, он не считал нужным строго придерживаться правдивости изложения. На первый план он выдвигал греческие дела и, не зная удержу, восхвалял Александра, его подвиги и «божественность» его натуры. Даже после окончания «войны отмщения», когда в лагере македонян начались распри между царем и его старомакедонскими приближенными, Каллисфен все еще стоял на стороне царя: он даже отрицательно отзывался об убитом Парменионе. Но затем мировоззренческие расхождения между национализмом и универсализмом породили личные трения и между Каллисфеном и царем. Спор о проскинезе, за которым последовал заговор «пажей», подвел к страшному концу жизнь Каллисфена.
Поэтому Каллисфен осветил события только до боев на Яксарте. Он, по-видимому, посылал свой труд в Грецию небольшими частями, по мере их написания. Сразу по получении они выходили там в виде отдельных книг. Содержание их в значительной степени сводилось к патриотической риторике, и эта книга мало походили на научные произведения. Сочинения Каллисфена основывались на военных отчетах штаба, достоверность которых часто вызывает сомнение, и на личных, достаточно субъективных впечатлениях автора. Однако чувство величия и необычайности происходившего пронизывало эти книги больше, чем любую другую историю Александра. По Каллисфену можно судить, каким хотел выглядеть царь в глазах греков, а возможно, и каким он видел себя сам.
Был еще один человек, близко стоявший к Александру, решившийся нарисовать образ царя и интерпретировать его действия. Это гениальный Онесикрит, в лице которого объединились мореход и философ. Его толкование личности Александра не было связано с проповедью панэллинизма. Писатель стремился передать непосредственные впечатления свежего человека, которые он вынес из общения с царем. Придерживавшийся философии киников, Онесикрит еще во время похода начал делать наброски к своей книге. Будучи во время плавания по Инду навигатором адмиральского судна, которым командовал Александр, он читал свои записки царю. Космополитические взгляды Онесикрита больше подходили ко второй половине похода, чем устаревшие воззрения Каллисфена. Александр уже давно поклонялся главному святому киников Гераклу, считая его своим предком и близким по духу. Со школой киников царя сближало также отношение к Киру, которого превозносил еще Ксенофонт [84] .
84
Ксенофонту принадлежит философский роман «Киропедия», рассказывающий о воспитании основателя Персидского государства Кира, которого автор рассматривает как идеального героя.
Кроме того, киники, как и сам Александр, стояли выше национальных предрассудков. Поэтому Онесикриту царь казался именно тем, кем он (как по внутренним побуждениям, так и из соображений государственной пользы) и хотел казаться, а именно благодетелем и пастырем человечества, стоящим над нациями, Гераклом и Киром одновременно. Онесикрит решил дать своему будущему произведению название, сходное с «Киропедией» [85] . Ему хотелось, чтобы его книга напоминала роман о воспитании в стиле киников. Роман начинался с описания юности царя, а его вершиной стала индийская экспедиция. Как и положено человеку действия, Александр познакомился с созерцательной и мудрой индийской культурой, идеализируемой киниками. Поэтому факиры, йоги и брахманы у Онесикрита подчеркнуто изображены в духе кинических идеалов. Таким образом, роман о воспитании превратился в философскую утопию. Однако автор все-таки не отошел полностью от реальности, так как передавал рассказы участников похода; он охотно подтасовывал факты, чтобы их можно было истолковать в духе киников, а иногда лгал из тщеславия или просто выдумывал занимательные анекдоты, как, например, посещение Александра царицей амазонок. Все это было вполне допустимо в книге, само название которой говорит, что автор относит ее к жанру беллетристики. В остальном же Онесикрит придерживался правды, брал материал из жизни, т. е. поступал как настоящий историк. В этом и заключалось своеобразное очарование его книги. Читателю трудно было определить, где кончается историческое описание похода и начинается вымысел. Ему и не следовало этого знать! Свой окончательный вид эта исполненная дерзости и страсти книга приобрела только спустя несколько лет после смерти царя. Это была первая, столь удивительная монография об Александре, охватывающая всю его жизнь.
85
Diog. Laert. VI, 84.