Александр Македонский
Шрифт:
В тот момент, когда Александр услышал имя Филоты, судьба последнего и его отца Пармениона была решена. Все дальнейшее разбирательство было сосредоточено вокруг Филоты. В общем такой поворот событий был вполне закономерен. Александр видел в Парменионе предводителя и самого влиятельного из тех Аристократов, которые стремились не допустить абсолютизации царской власти. Почувствовав себя после битвы при Гавгамелах достаточно сильным, Александр начинает, соблюдая, разумеется, внешний пиетет, постепенно оттеснять его на второстепенные позиции. После выступления македонской армии из Экбатан особенно знаменательным было назначение Кратера командующим основной частью армии, двигавшейся походным порядком [Арриан, 3, 21, 2], т. е. назначение его на пост, который раньше всегда занимал Парменион. Сам Парменион выполнял уже второстепенные функции: в момент, когда обнаружился заговор, мы видим его находящимся в Мидии, вдали от действующей армии.
Поведение Филоты, сына Пармениона, также внушало
Известен разговор Филоты с Каллисфеном. «Кого больше всего почитают в Афинах?», – спросил Филота, «Гармодия и Аристогитона, – отвечал Каллисфен, – потому что они убили одного из двух тиранов и уничтожили тиранию». «А может ли, – продолжал Филота, – убийца тирана спастись в каком-нибудь греческом городе?». «В других, может быть, и нет, но у афинян он сможет укрыться, – сказал Каллисфен, – ведь они за детей Геракла воевали даже против Еврисфея, бывшего тогда тираном Эллады» [Арриан, 4, 10, 3–4]. Разговор этот едва ли вымышлен. Учитывая глубокое недовольство того и другого политикой Александра, легко представить их говорящими обиняком о желательности устранения Александра. Афины, где свято почиталась память тираноубийц, были врагом Александра, так что Каллисфен мог указать на Афины как на естественное убежище предполагаемого убийцы македонского царя. Нежелание Филоты донести о заговоре свидетельствовало, что он рассчитывал в любом случае использовать в своих интересах ситуацию, которая могла сложиться после гибели Александра.
Сразу же после смерти Димна Александр вызвал к себе Филоту и предложил ему опровергнуть обвинение. Филота попытался все обратить в шутку: Кебалин передал ему слова развратника Никомаха, но он не поверил столь ничтожному свидетелю и подумал, что над ним станут смеяться, если он будет рассказывать о ссорах между влюбленным и распутником. Александр сделал вид, что принимает объяснение, однако сразу же после его ухода созвал «друзей»; Филота приглашен не был. Допросив Никомаха, на обсуждение поставили дело Филоты. Основным обвинителем выступал Кратер, стремившийся в своих карьеристских целях уничтожить и Пармениона, положение которого он только что занял, и его сына. Говорил Кратер, разумеется, то, что желал услышать Александр. Участники совещания пришли к выводу, что Филота был либо организатором, либо участником заговора (в противном случае он донес бы царю обо всем, что ему стало известно), и решили назначить следствие. Обо всем, что говорилось на совете, Александр велел молчать. На следующий день объявили поход; Филота, как будто ничего не произошло, был приглашен на царский пир, и Александр там дружески с ним беседовал. Тем временем все выходы из лагеря и дороги заняли солдаты. Глубокой ночью в царский шатер явились «друзья» Александра – · Гефестион, Кратер, Кэн (зять Филоты), Эригий (дело происходило до подавления ариев и его гибели), а также Пердикка и Леоннат, принадлежавшие к отряду телохранителей. Для ареста своего «друга» Александр послал отряд в 300 человек под командованием Атария, сына Дейномена, отличившегося в свое время при взятии Галикарнасса, а позже получившего должность хилиарха. Филоту взяли в постели и закованного, с закрытой головой отвели в шатер Александра.
На следующее утро Александр велел созвать всех своих воинов с оружием: он решил в соответствии с македонским обычаем представить дело Филоты на рассмотрение войска. Здесь Александр прямо обвинил Пармениона и Филоту в организации заговора. С обвинениями выступили также Аминта и Кэн. Наконец, возможность говорить получил и сам Филота. Однако, прежде чем он начал свою речь, разыгралась характерная сцена. «Македоняне, – сказал Александр, – будут тебя судить. Я спрашиваю тебя, будешь ли ты среди них говорить на отеческом языке?». Филота отвечал: «Кроме македонян здесь много других, которые, я полагаю, легче поймут то, что я скажу, если я буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, не по какой-либо другой причине, думаю, но чтобы твою речь поняло большинство». «Видите, – воскликнул Александр, – до какой степени Филота питает отвращение даже к языку отечества? Ведь он одни брезгует его изучать. Но пусть говорит, что хочет, а вы помните, что он так же пренебрег нашими обычаями, как и языком». Этот диалог был для Александра очень важен, ведь его самого обвиняли в забвении македонских обычаев. Теперь ловким демагогическим приемом он обрушил это же самое обвинение на того, кого считал одним из руководителей старомакедонской оппозиции. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что сам Александр только что говорил не по-македонски, а по-гречески.
Оправдаться Филоте не удалось, хотя ни Никомах, ни Кебалин в числе заговорщиков его не назвали. Он не мог удовлетворительно
Александр лично присутствовал при истязании. Лежа за занавеской, он слушал показания Филоты, перемежавшиеся отчаянными воплями и униженными мольбами о пощаде, обращенными к Гефестиону. Говорили, что Александр даже воскликнул: «Таким-то малодушным будучи, Филота, и трусом, ты посягаешь на подобные дела?!». Физических мук царственному палачу было, наверное, недостаточно, он желал наслаждаться еще и нравственным унижением своего врага.
На следующий день на сходке воинов, куда принесли и Филоту (сам он уже не мог ходить), были оглашены его показания. После этого на суд армии был представлен Деметрий, также обвиненный в соучастии. Деметрий упорно отрицал все обвинения и требовал для себя пытки. Измученный Филота, опасаясь, что палачи снова примутся за свою работу, дабы вырвать у него сведения об участии Деметрия в заговоре, стал звать к себе некоего Калиса, стоявшего неподалеку. Перепуганный Калис отказался, и тогда все услышали, как Филота проговорил: «Неужели ты допустишь, чтобы Деметрий лгал, а меня бы снова пытали». Эта сцена привлекла общее внимание. Калис побледнел, голос его пресекся. Раньше никто не называл его имени, и стоявшие вокруг македоняне подумали было, что Филота хочет оклеветать невиновного, однако не выдержавший напряжения Калис внезапно сознался: и он, и Деметрий замышляли убийство Александра.
Солдатская сходка приговорила обвиняемых к смертной казни; по македонскому обычаю, всех их, включая, разумеется, и Филоту, воины побили камнями и забросали дротиками. Вслед за ними казнили и линкестийца Александра, уже третий год находившегося в заключении. Аминта, сын Андромена, поддерживавший дружеские отношения с Филотой и поэтому также вовлеченный в процесс о заговоре на жизнь Александра, был оправдан и освобожден из-под стражи.
Организовать расправу над Парменионом Александр поручил Полидаманту, одному из самых близких Друзей престарелого военачальника. В сопровождении Двух арабов Полидамант в рекордный срок – за 11 дней – пересек пустыню на верблюдах и доставил в Мидию приказ убить осужденного; одновременно он Привез письма и самому Пармениону: одно – от царя, Другое – якобы от Филоты. Пока старик читал письмо, как он думал, от сына, Клеандр, брат Кэна, один из Присутствовавших при этом высших македонских командиров, вонзил ему в бок свой меч, а затем перерезал горло. Остальные бросились колоть и рубить тело мечами. Голову Пармениона отправили Александру [Руф, 6, 7–7, 2; Арриан, 3, 26, 1-27, 3; Диодор, 17, 78, 1-80, 4; ср.: Юстин, 12, 3, 8–5, 8; Страбон, 15, 724].
Уничтожив Пармениона, Филоту и других участников заговора, а заодно и линкестийца Александра, царь лишь частично достиг своей цели. Ему удалось подавить и запугать оппозицию, но только на время. Гибель Пармениона и Филоты вызвала в армии нежелательные для Александра толки; нашлось немало людей, сочувствовавших осужденным. Казнь линкестийца Александра сделала его родственника Антипатра, наместника Македонии, врагом царя. Из солдат, выражавших в своих письмах недовольство войной (об этих настроениях Александр узнавал благодаря перлюстрации солдатских писем), он создал что-то вроде штрафного подразделения. Желая вырваться оттуда, штрафники проявляли исключительное геройство, однако их мысли и настроения не менялись.
Миновав Паропамис, Александр вступил в Бактрию и, дав солдатам короткий отдых, пошел на Аорн (соврем. Ташкурган) и Бактры (Зартаспы, соврем. Балх), крупнейшие города этой провинции, которые ему удалось взять сходу. В Аорне Александр оставил гарнизон под командованием одного из дружинников, Архелая, сына Андрокла, а сатрапом страны назначил перса Артабаза. Теперь Александру предстояло переправиться через Оке, чтобы захватить Бесса, находившегося в Наутаке. Перед тем как приступить к форсированию реки, царь приказал отправить на родину всех ветеранов-македонян и солдат, ставших непригодными для несения военной службы. Тем самым он пытался ликвидировать в своей армии постоянный источник недовольства и опору для заговорщиков. Очень беспокоило его положение в недавно усмиренной Арии; ему казалось, что Аршак, только что назначенный сатрапом этой провинции, замыслил измену. На всякий случай Александр отправил в Арию дружинника Стасанора, приказал ему арестовать Аршака и принять на себя должность сатрапа.