Александр Михайлович Ляпунов
Шрифт:
Результаты его остались сохранны и, верно, нашли свое место в общем труде пулковских астрономов. Лет десять позднее Отто Струве напишет о них: «Журналы в оригинале хранятся в Пулкове, так что из труда его можно сделать здесь полезное употребление».
Наиболее ощутительные результаты получил Ляпунов, исследуя туманность Ориона. В том же 1855 году профессор Петербургского университета А. Н. Савич, будущий академик и автор капитального курса астрономии, не ведая еще об отставке Ляпунова, выступил по какому-то случаю со словами: «В Казани, почти на рубеже Европы и Азии, мы находим обсерваторию, которая по богатству и превосходству инструментов может соперничать с первоклассными европейскими обсерваториями; ее директор господин
Супруги Ляпуновы не обладали сколько-нибудь существенным состоянием, и потому нелегко было бы им просуществовать то время, когда Михаил не имел никакой службы. По счастию, за выслугу десяти лет по учебной части полагалось Ляпунову единовременное пособие в размере годового оклада жалованья. Оно обеспечило их на целый год безбедной жизни, как если бы Михаил по-прежнему продолжал служить. Безбедной, но не безбедственной.
Невзгоды настигают Ляпунова и в домашнем кругу. Смерть уносит внезапно дочь в почти годовалом возрасте. Потрясение было слишком тяжким для него и для жены. Грустное чувствование развилось в нем до непозволительной степени. Тайную, сомнительную усладу находил Михаил в том, что судьба его своими неприглядными сторонами сходствует с судьбою Николая Ивановича Лобачевского. Тоже постепенно терявший зрение, а ныне почти ослепший, нежданно лишившийся любимого сына, отстраненный от должности, бывший ректор Казанского университета и выдающийся математик влачил свои дни в незаслуженном забвении.
В феврале 1856 года получил Михаил весть, что Лобачевский скончался. И будто порвалась последняя незримая ниточка, связывавшая с прежней жизнью. Всего, что он перенес, было слишком достаточно. Не стало сил возводить новую храмину на не остывшем еще пепелище. Исход из непреоборимой печали мог быть только в бегстве. Да и Сонюшке уже невмоготу пребывание в злосчастной квартире, где судьба отняла у них одного за другим двоих детей. Он видит страдающим оком, как она мается. Крутая перемена жизни сделалась для них необходимою.
И вдруг в един миг пришли они к решению — вон из Казани. Как будто замыслили бежать самой немилосердной судьбы. Накануне дня, назначенного к отъезду, бросил Михаил последний взгляд со стороны на безлюдное здание обсерватории, на недвижные деревянные купола, на темные, слепые окна их квартиры. Так прощаются с дорогими могилами. Чтобы жить, нужно было начинать, а не продолжать. Нужно было найти точку отправления нового бытия. Найти в себе силы.
НА БЕРЕГАХ ВОЛГИ
ЛИЦЕЙ-КРЕПОСТНИК
Уступив гостю кресло за своим столом, Ляпунов поместился напротив. Чувствовалось, что кабинет пришелся по нраву попечителю, так как, бросив быстрый взгляд кругом, он одобрительно кивнул головой, но вслух произнес иронически:
— Принужден отметить, однако ж, что прочие внутренние помещения, не в пример вашему кабинету, пребывают в весьма плачевном состоянии и требуют немедленной поправки.
Ляпунов промолчал. Да и что ж было возражать ему? Когда несколько месяцев тому взошел он впервые в здание, то сразу обратил внимание на явные признаки неблагополучия. Не заслонили их от него ни парадные каменные лестницы, ни иное внешнее великолепие. Впрочем, еще в Петербурге намекал ему на ожидающиеся трудности чиновник министерства, ведавший его оформлением. Но Ляпунову, торопившемуся отъездом и добивавшемуся получить поскорее нужные документы, было не до его осторожных обиняков. Слишком промешкал он в столице, и жить становилось нечем. Потому с полным облегчением взял тогда
Прошедшей осенью министр народного просвещения вздумал самолично сделать обозрение Демидовского лицея и нашел его в крайне неудовлетворительном состоянии. Побывав на испытаниях, остался он недоволен познаниями студентов в науке и языках, и директор не понравился ему отношением к своим обязанностям. Вот так и случилось, что Ляпунову, явившемуся в Петербург за назначением, предложили занять освободившееся место директора этого учебного заведения.
На новом посту не то что многое — все было для Ляпунова внове. Без малейшей опытности, будучи совершенно чужд коловращению деловых бумаг, начал он вникать в чиновничьи затеи — акты, отношения, формуляры, циркуляры, запросы входящие и исходящие… «Экая пагуба мысли!» — не раз ужасался Михаил, пробыв день целый в канцелярии и пытаясь войти в состояние финансовых дел лицея. Далеко же отвела его судьба от астрономии! Приходится браться за роль, в которой он покуда не горазд. Но что поделать, коли, не имея твердого достатка, принужден Ляпунов жить службой? Да и страшился он в глубине души остаться сейчас без занятия, полагая, что новые заботы помогут ему быстрее замкнуть прошедшее.
Учебное заведение, которое принял Ляпунов, выходило из разряда обыкновенных. В тогдашней России насчитывалось четыре лицея: Царскосельский, предназначенный для юной дворянской знати, лицей князя Безбородко в Нежине, Ришельевский лицей в Одессе и Демидовский лицей в Ярославле. Последний основал на свои средства один из богатейших владельцев российских горных заводов — Павел Григорьевич Демидов. В 1803 году пожертвовал он 100 000 рублей ассигнациями и 3578 душ крепостных крестьян на учреждение в Ярославле «училища вышних наук». Сообразано с волей благотворителя выделенный им капитал сохранялся неприкосновенным, а на содержание учебного заведения тратились доходы с него и оброчные деньги с крестьян. Так возник лицей-крепостник, уродливое порождение социальных условий того времени, смешение самого высокого — просвещения и образования — с самым низким и постыдным — рабством и неволей.
Лицей находился в ведении попечителя Московского учебного округа, который восседал ныне в кабинете Ляпунова, приготовясь к обстоятельной беседе с ним. После нескольких незначащих учтивостей разговор их начался и обещал стать не вполне приятным для Михаила, потому как заступил он на свою должность в тяжкий для лицея период. Вот уже много лет сряду учебное заведение не могло выбраться из финансового неблагополучия, усугублявшегося год от году, что держало вышестоящее начальство в беспокойстве и раздражении. Быть может, от назначения Ляпунова ждали благотворных перемен? Во всяком случае, на отсутствие внимания пожаловаться он не мог. Всего лишь в июне 1856 года утвердили его директором, а в декабре уже пожаловал к нему без всякого предуведомления попечитель с инспекционной поездкой.
— Нет, не дело дурно, а способ его исполнения, — задумчиво проговорил попечитель, как будто рассуждая сам с собой, и, отнесясь к Ляпунову, заметил уже более энергичным тоном: — Вижу я, что не от учащих и учащихся зависит существенная причина упадка лицея, но, скажу по совести, от органического недостатка внутреннего его устройства.
Таковое начало не предвещало ничего доброго, поэтому Михаил отвечал как можно более согласным тоном, хотя очень сомневался в том, сумел ли угадать затемненную мысль попечителя: