Александр Солженицын
Шрифт:
Характерно суждение Н. Михалкова, посетившего Солженицына по своей инициативе (и по-соседски) в начале 1999 года. «Мне показалось (и это самое главное), что Александр Исаевич не диссидент по существу своему. Это вовсе не означает, что я хочу принизить роль диссидентов. Это смелые люди, и они многое сделали. Но мне внутренне претит диссидентство как таковое по одному эмоциональному качеству: потому что оно строится на словах “нет”, “не люблю”, “не нравится”, “будь проклято”. Меня же интересует: “люблю”, “хочу”, “мечтаю”, “делаю”… Мы пытались оценить вместе, что плохо у нас… Говорили о том, за кого и за что можно было бы “дружить”, выражаясь фигурально».
Тот факт, что Солженицын не диссидент, а «поэт по преимуществу» (как отзывался Достоевский о Герцене), и всегда, во все времена оставался им, он доказал ещё раз, выпустив в 1999 году
У российских академиков получил признание и Солженицын-ученый. 2 июня 1999 года, в дни юбилейных торжеств, посвящённых 275-летию РАН, на общем собрании Академии её президент Ю. Осипов вручил нобелевскому лауреату, действительному члену академии Солженицыну Большую золотую медаль имени М. В. Ломоносова 1998 года. Высшей награды РАН академик Солженицын был удостоен «за выдающийся вклад в развитие русской литературы, русского языка и российской истории». Согласно традиции, после вручения награды лауреат выступил с речью: «Я вырос в сознании, что писатель не смеет отдаться полностью своим художественным радостям. Что рано или поздно он должен послужить своему народному сообществу, своему Отечеству… У кого есть силы — должны заменить истреблённых, даже выходя за контуры своей профессиональной деятельности и своего жизненного плана. По этому, но и по общественной страсти, я, едва начав публичный литературный путь, вынужден был много сил переложить на борьбу за общественную справедливость, в противостояние жестокому политическому режиму».
Своё выступление А. И. назвал «Наука в пиратском государстве» — ещё никогда за три века существования российская наука не был ввергнута в столь жалкое и нищенское состояние. Да и человеческой истории не ведомы примеры, когда бы под демократическим флагом устроилось уродливое полууголовное государство: «Когда заботы власти — лишь о самой власти, а не о стране и населяющем её народе; когда национальное богатство ушло на обогащение правящей олигархии из неперечислимых кадров властей верховной, законодательной, исполнительной и судебной». В условиях такого государства трудно давать утешительный прогноз для России — только многовековая культурная традиция, которая и делает Россию одной их мировых цивилизаций, несёт в себе собственные спасительные задатки. «Удалось бы только срастить в живую ткань здоровые творческие силы».
…31 декабря 1999 года, в полдень (выступление в записи было показано за несколько минут до полуночи) Б. Ельцин объявил о своей отставке. «Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку… Ухожу раньше положенного срока. Я понял, что мне необходимо это сделать… Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком — и всё одолеем. Одним рывком не получилось. В чём-то я оказался слишком наивным. Где-то проблемы оказались слишком сложными. Мы продирались вперёд через ошибки, через неудачи. Многие люди в это сложное время испытали потрясение. Но я хочу, чтобы вы знали. Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моём сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания: что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи. Я ухожу. Я сделал всё, что мог. И не по здоровью, а по совокупности всех проблем».
Снимавший телеоператор вспоминал, что, дочитав последнюю фразу, Ельцин ещё несколько минут сидел неподвижно, и по лицу его лились слёзы. Уже выйдя из здания
В мае 2000-го, после церемонии вручения Литературной премии писателю В. Распутину, А. И. давал интервью НТВ и «Новой газете», как бы подводя итог правлению Ельцина. Ведущие политологи страны писали, что Ельцин вошёл в историю как первый всенародно избранный президент России, один из организаторов сопротивления ГКЧП, один из главных участников упразднения СССР, радикальный реформатор России. «Известен также своими решениями о запрете КПСС, пересмотром курса на строительство социализма, решениями о роспуске Верховного Совета, штурме Белого Дома с применением бронетехники, о начале военной кампании в Чечне». Оценка Солженицына была горше. «В результате ельцинской эпохи разгромлены или разворованы все основные направления нашей государственной, культурной и нравственной жизни… Президент Ельцин бросил 25 миллионов соотечественников, без всякой правовой защиты, без всякого внимания к их нуждам. Они ошарашены, они стали иностранцами в своей стране. А он тем временем только обнимался с диктаторами и вручал им российские награды…» Ещё непримиримей А. И. высказался на встрече с читателями Российской государственной библиотеки, в том же мае: «Снятие с Ельцина ответственности я считаю позорным. И, наверное, не только Ельцин, но и с ним ещё сотенка-другая тоже должна отвечать перед судом!»
Отчетливые сигналы были посланы и по адресу нового президента. «Невидимые для нас финансовые магнаты незримыми нитями по сути управляли исполнительной властью. И что же? При новой власти послан ли нам знак, что эти путы будут разорваны? До сих пор нет… Новый стратегический центр нового президента говорит: продолжим реформы. То есть без критики реформ, без отказа от них, от их пороков, от их возмутительного издевательства? Как это понять? Продолжим разграбление, разгром России до конца?.. Пока никаких ободряющих, оздоровительных движений мы от новой власти не видели».
Власть, однако, сигналы услышала и не осталась безучастной. 20 сентября 2000 года в Троице-Лыково прибыл с визитом президент России Путин с супругой и был тепло принят четой Солженицыных. Спустя сутки российские и мировые СМИ разрывались от предположений, версий, догадок: зачем Путин поехал «на поклон»? Зачем Солженицын его принял (ведь такие визиты не бывают внезапными)? И главное: на следующий же день в программе «Вести» писатель признался, что Путин произвел на него очень хорошее впечатление — человек живого ума и быстрой сообразительности, озабочен судьбой России, а не личной властью, понимает все неимоверные трудности, доставшиеся в наследство. «У нас был очень живой, очень полезный диалог, иногда он возражал, иногда соглашался. Ряд моих предложений он зафиксировал, а часть я зафиксировал его возражений, поправляя себя… Я считаю, что встреча была очень полезна и нужна. Я благодарен, что президент нашёл время приехать и побеседовать. Во всяком случае я сегодня полон идей».
«Общая газета» сердито писала: «Довольно сложно представить Льва Толстого, вознамерившегося из писателя и мыслителя переквалифицироваться в политика-практика, принимающим у себя в Ясной Поляне государя императора Николая II». «Новое время» тоже соблазнилось историческими парадоксами: Солженицын разглядел в Путине нового Столыпина (а Путину было интересно общаться с человеком, которого при ином раскладе он, в составе спецконвоя, мог бы сопровождать в ссылку к Генриху Бёллю). Газета «Сегодня» с тревогой писала о прецедентах: «В России во второй раз в её истории создается дуэт правителя и писателя. Правитель правит, писатель вдохновляет. Первый раз правителем был державно мыслящий Николай I, а писателем Пушкин, ставший просвещённым консерватором и противником польской независимости. Сейчас эту пару составляют Путин и Солженицын». «В том, что Путин умный человек, я с Солженицыным согласна, — сообщала “Вечерней Москве” из США Е. Боннер. — Всё остальное вызывает сомнение… Психологически этот альянс безумно интересен и достоин пера Достоевского. Как самый отчаянный борец с режимом подружился с полковником КГБ, до сих пор апологетически относящимся к этой организации? Становится довольно страшно…»