Александр Ульянов
Шрифт:
Звонок давно уже затих, а учитель латинского языка Пятницкий не торопится отпускать шестой класс. Презрительно морща худое, желчное лицо, он продолжает задавать каверзные вопросы потеющему у доски Вале Умову.
— Так-с… — цедит он сквозь редкие гнилые зубы и, наслаждаясь собственным красноречием, ядовито спрашивает: — Вы сами, если, разумеется, не секрет, сделали сие открытие или, быть может, у кого-то позаимствовали? Гм… Судя по тому, как скромно вы молчите, надо полагать, человечество обязано вам, не так ли? Очень хорошо-с. Одно только жаль: ваше открытие,
— Мне кажется, уже звонок был, — хмурясь и неохотно поднимаясь с места, отвечает Волков.
— Благодарю вас. И прошу, извольте пройти вместе со мной к директору. А в журнал я вам ставлю единицу. Вот так-с… Садитесь, Умов. Вас я вынужден порадовать нулем…
— За что же? Я сделал перевод…
— Хорошо-с… Чтобы вы не завидовали Волкову, ставлю и вам единицу по поведению. До свидания, господа!
Стук закрытой Пятницким двери отдался в классе неистовым взрывом негодования. Все закричали, воинственно размахивая руками. В первые минуты голоса сливались в общий гул, и только после того, как страсти утихли, Саше удалось разобрать, что кричит Волков:
— Избить! Предлагаю избить!
— Освистать!
— Тише, друзья!
— Предлагаю…
— Избить!! — громче всех кричал Волков.
За шумом никто не слышал звонка, и все утихли только тогда, когда в дверях появился новый учитель.
После уроков все пошли к Волге и, перебивая друг друга, строили планы мести своему ненавистному врагу. Решили так: не отвечать на вопросы Пятницкого. Отказываться спокойно, вежливо, но — это предложил Саша — урок знать назубок.
Первые ноли и единицы Пятницкий поставил с большим наслаждением. Но когда на ногах стояла уже половина класса, а вновь вызванные продолжали отказываться отвечать, он почувствовал, что затеяно что-то недоброе. Пристальным взглядом своих маленьких вечно красных глаз он обежал всех, спросил:
— Кто может ответить?
Все только головы опустили ниже.
— Ульянов! Прошу! — забыв о ехидно издевательском тоне, крикнул Пятницкий.
Саша встал и, не поднимая глаз, тихо промолвил:
— Извините, но я… не могу отвечать.
— Что-о?!
— Я не могу отвечать, — тихо, но твердо повторил Саша.
— Почему?
— Так…
— Значит, вы тоже не знаете урока?
— Знаю.
— А-а… Господа изволят бунтовать! Превосходно! Садитесь! Вста-ать! — наливаясь кровью, заорал Пятницкий. — Садитесь! Встать! Встать! Встать! — топая ногами, кричал взбесившийся Пятницкий, но гимназисты, победно улыбаясь, продолжали сидеть.
Кончилась эта борьба тем, что Пятницкому пришлось уехать из Симбирска. Но на новом месте, в Саратове, его все-таки избили гимназисты.
В 1880 году в Симбирске стараниями Ильи Николаевича было открыто женское начальное училище. Вере Васильевне Кашкадамовой было предложено место учительницы. Знакомые говорили ей:
— Ульянов строгий, требовательный начальник. Ему трудно угодить. Он и сам работает с отдачей всех сил и другим поблажек не дает.
Наслушавшись таких разговоров, Кашкадамова с дрожью в сердце шла на свидание с Ильей Николаевичем. Разыскав на Московской улице небольшой дом Ульяновых с веселыми, уставленными цветами окнами и зеленой, как весенняя травка, крышей, она несколько минут стояла у калитки, прежде чем решилась открыть ее. Во дворе ее встретила невысокая,
— Вы к Илье Николаевичу?
— Да.
— Пойдемте, я провожу вас.
— А может, он занят, так я после…
— Нет-нет, он говорил, что ждет вас.
— Ждет?! — испугалась Вера Васильевна. — И давно?
— Нет. Он только что вернулся. Прошу вас, — продолжала Мария Александровна, пропуская Веру Васильевну в гостиную. — Я сейчас скажу ему. — Она легкой, бесшумной походкой приблизилась к двери, тихо постучала. — Илья Николаевич, к тебе гостья. Можно?
— Да, да, пожалуйста, — послышался из кабинета глухой басок, и в дверях показался Илья Николаевич.
Илья Николаевич Ульянов
Мария Александровна Ульянова
Вера Васильевна глянула на строгую складку меж бровей, встретилась с пристальным взглядом его глаз и совсем оробела. Как и предсказывали ей знакомые, Илья Николаевич встретил ее суховато, официально. Она сидела у его стола на черном мягком кожаном кресле и чувствовала себя провинившейся ученицей. После первых общих вопросов он начал спрашивать, какую педагогическую литературу она читает. Она назвала несколько книг и по выражению лица его поняла, что мало читала. Думала, что Илья Николаевич станет выговаривать ей за это, но он ничего не сказал. А в конце беседы заметил:
— На нас, учителей, возлагается огромная ответственность, требующая постоянной и упорной учебы.
— Я и не знаю… смогу ли справиться, — начала Вера Васильевна, — может, эта работа совсем не по мне?..
— Справитесь, — ответил Илья Николаевич. — А трудности… — Он с улыбкой взглянул ей в глаза и вдруг спросил как-то задушевно: — Вы думаете, у меня их нет? Есть! И немало!
Долго они в тот день беседовали, и Вера Васильевна ушла успокоенная, довольная тем, что ей придется работать с Ильей Николаевичем.
Вера Васильевна так привыкла к постоянным советам Ильи Николаевича, что, если случалось, он не появлялся в училище несколько дней, сама шла к нему. Нередко вопросы были незначительны, а то и просто мелочны, но Илья Николаевич всегда терпеливо выслушивал ее. Вышел учебник Евтушевского, Вера Васильевна залпом прочитывает его и бежит к Илье Николаевичу обсуждать. Появилась статья в журнале — опять к нему. Нередко случалось, в самый разгар спора дверь кабинета тихо отворялась, и Мария Александровна с улыбкой спрашивала:
— Илья Николаевич, скоро вы кончите?
— Сейчас, сейчас!
— У нас самовар давно уже готов.
— Очень хорошо! — отодвигая учебник и вставая с кресла, обрывал Илья Николаевич спор. — Идемте, Вера Васильевна, чай пить.
И тут закон: деловые разговоры никогда не выходят за порог кабинета. В столовой, где собиралась вся семья, Илья Николаевич словно преображался: весело смеялся шуткам, рассказывал школьные анекдоты, которых он знал множество. Громче всех смеялись Володя и Оля.