Александр Васильевич Суворов
Шрифт:
«…войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально– освободительные войны против империализма Наполеона». [109]
109
В. И. Ленин. Соч., изд. 3, т. XIX, стр. 181.
Но в 1799 году французская
Только одна система обладала такой же силой: то была суворовская система. В тактическом отношении Суворов уже давно комбинировал линейный строй с колоннами; что еще важнее – он противопоставил французам такую же энергию, бесстрашие, подвижность и способность к лишениям.
Питт недаром настаивал на посылке Суворова. Старая тактика обанкротилась, но в суворовской тактике были предвосхищены все главные преимущества французов.
Выполнители этой тактики, русские солдаты, были воспитаны своим полководцем так, что и у них каждое усилие производилось с максимальным напряжением сил, и они дрались всегда по выражению Суворова, «как отчаянные… а ничего нет страшнее отчаяния». Иностранцы недаром отзывались, что русские батальоны «обладали твердостью и устойчивостью бастионов».
Предстояла гигантская борьба, и Суворов был далек от недооценки своего противника.
Нелегкая задача его становилась еще гораздо более трудной оттого, что большую часть вверенной ему армии составляли австрийские войска, а военная система австрийцев была в корне иной. Типичные представители «методизма», австрийцы силились все многообразие сражения вместить в узкие рамки кабинетной диспозиции. «Die erste Kolonne marschiert», [110] как осмеивал много лет спустя эту систему Лев Толстой. Австрийцы предпочитали быть побитыми, но по правилам военной науки. Суворов же делал выбор в пользу «знатной виктории», хотя бы и противоречащей теории. Австрийцы избегали крупных потерь, уклоняясь от сражения, а русский полководец не признавал «ретирады» и считал, что часто кровавый бой есть кратчайший путь к миру.
110
«Первая колонна марширует»
В своих обращениях к солдатам он пояснял, что случилось «большое злое дело», что «бездарные и ветреные французишки» своего короля «нагло до смерти убили», и вследствие этого возникла война.
В какой-то мере он, несомненно, и сам верил в подобное объяснение причин войны. Австрийское же правительство стремилось «ниспровергнуть беззаконное правление» во Франции в целях обеспечения феодально-консервативного режима в Австрии; при этом оно ставило перед собой непосредственно захватническую цель: завладеть рядом итальянских провинций. Суворов был неподходящим партнером в этой игре, и австрийцы соответственно с этим определили отношение к нему.
Суворовский план кампании против могущественного противника отличался исключительной глубиной и целеустремленностью и может служить прекрасным образцом его стратегии. Австрийский император ставил
Наконец все процедуры были проделаны, и после десятидневного пребывания в Вене старый фельдмаршал выехал в действующую армию.
В итальянской армии насчитывалось 66 тысяч австрийцев и 17 800 русских: 14 200 человек пехоты, 2 800 казаков и 800 артиллеристов (впоследствии к ним еще прибавился русский десятитысячный корпус Ребиндера). Австрийцами командовал генерал Мелас. Командирами дивизий были: Вукасович, Отт, Цопф, Фрелих, Гогенцоллерн и Кейм.
Французов было около 90 тысяч; [111] римской и неаполитанской армиями французов командовал даровитый Макдональд; во главе североитальянской армии стоял нелюбимый солдатами, неспособный и дряхлый генерал Шерер с 28 тысячами человек. Впрочем, этот Шерер в марте 1799 года наголову разбил Меласа, потерявшего при этом 20 тысяч человек.
Суворов быстро приближался к фронту, обгоняя по пути колонны войск. То и дело он вздыхал и корчил гримасы: это были не его стремительные отряды. Бесконечные обозы плелись в хвосте русских полков: многие офицеры везли с собой жен, вместо денщиков – целые штаты дворни; иные вели даже своры борзых для охоты.
111
Соотношение сил противников дано на основании рапорта Суворова от 27 апреля 1799 года.
С появлением Суворова все преобразилось, как по мановению волшебного жезла. Медленное продвижение сменилось быстрыми маршами; за 18 дней войска сделали 520 верст, совершая иногда переходы по 60 верст в сутки. Истоптанная в предыдущих переходах обувь развалилась; многие офицеры и солдаты шли босиком. Тех, кто не выдерживал марша, везли на повозках, Суворов приказал снять введенные Павлом букли и искусственные косы; и солдаты с наслаждением подставляли южному солнцу свои природные шевелюры.
Австрийцы должны были соблюдать такой же походный режим, но им это оказалось невмоготу. День за днем они отставали от задаваемой Суворовым нормы, а он упрямо назначал новый переход, исходя не из фактического местонахождения австрийских войск, а из того, в каком они находились бы, если бы выдерживали темп марша.
Австрийцы всячески выражали свое недовольство, [112] но фельдмаршал с завидным хладнокровием парировал все жалобы словами «унтеркунфт» и «бештимтзагеры» (также «нихтбе– штимтзагеры»). Первое слово от «Unterkunft» – удобная квартира – обозначало тяготение к комфорту, к уютному уголку; второе возникло так: на вопрос Суворова, сколько австрийских батальонов присоединилось к русским, австрийский адъютант ответил «Ich kann nicht bestimmt sagen» («Не могу точно сказать»). После этого Суворов окрестил «нихтбе– штимтзагерами» «немогузнаек» в австрийской армии.
112
«Марш слишком быстрый, совершенно без всякого военного расчета», раздраженно доносил в Вену Мелас (см. статью Н. Михневича «Суворов в оценке европейских писателей и военных» в журнале «Красный командир», 1921, № 22, стр. 27).