Александр. Том 2

Шеллина Олеся

— Так, стоп, — я поднял руку и помотал головой. — Остановитесь, Николай Иванович. А я попытаюсь разобраться в том, что вы мне уже сказали. Иван Иванович кем служил, когда Павлу Петровичу столько хорошего писал? Я что-то запамятовал.

— Обер-прокурором третьего департамента Сената, — ответил Новиков, посматривая на меня с настороженностью. — Он как раз был направлен в Малороссию, чтобы проверить, как там обстоят дела. В том числе как судебные дела ведутся.

— Отлично. Значит, Иван Иванович знает, о чём говорит, и самое главное, разбирается в вопросе, — я мысленно прокрутил то, что сказал мне Новиков изначально.

— Иван Иванович Дмитриев чрезвычайно образованный человек. Он получил великолепное

образование и изучал юриспруденцию в Европе, — ещё более осторожно ответил Новиков.

— Ну-да, ну-да, — я прищурился. — Я многое могу понять, Николай Иванович. Я вообще считаю самого себя довольно понятливым малым. Но вот сейчас я никак не могу сообразить, а зачем чиновникам в провинциях Российской империи знать или хоть как-то разбираться в положениях права, никоим образом Российскую империю не затрагивающих? Также я не понимаю, для чего этим чиновникам иметь перевод этого самого Латвийского Статута. Или вы вслед за Иваном Ивановичем хотите сказать, что в провинциях Российской империи существует какой-то ещё закон, кроме законов нашей с вами Отчизны? Я правильно понял то, что вы попытались до меня донести?

— Я как-то не задумывался над этим, — внезапно произнёс Новиков, а я вскочил с кресла и прошёлся по кабинету.

— А должны были задуматься, Николай Иванович. В конце концов, вы являетесь воспитателем Великих князей, и именно вы в конечном счёте повлияете на их знания этого мира, — я резко развернулся и посмотрел на Новикова в упор. — Как это получилось, и почему никто не позаботился о том, чтобы на всей территории Российской империи все чиновники опирались на единый закон? Нет, я мог бы понять претензию Ивана Ивановича к тому, что нашим чиновникам, кои сейчас несут службу в Малороссии, никто не потрудился перевести законы Российской империи на французский язык, и из-за этого многие дела тормозятся. Это я действительно мог бы понять. Но бога ради, зачем им нужно знать Литовский Статут или магдебургское право, если они не дипломаты, или знание этих законов не нужно лично им для общего развития?

— Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество, — Новиков выглядел несчастным. Похоже, он рассчитывал на немного другую реакцию, но что поделать… А вот то, что он открыл мне на очень многое глаза, это не поддаётся сомнению. — Данные регионы всегда пользовались особым расположением.

— И зря, — грубо оборвал я его. — Из-за этого особого положения очень легко почувствовать себя особенным. Я глубоко задумался. Если дела действительно так обстоят, и в той же части Польши, что сейчас принадлежит Российской империи, плевать хотели на законы и продолжают использовать свои, то вполне понятно, почему от той же Польши всегда шли какие-то проблемы. Этакая вседозволенность, а, скорее всего, просто наплевательское отношение со стороны центра, никогда и никого до добра не доводило.

— Но так всегда было, ваше величество, я про особый статус говорю, — напомнил мне ещё раз Новиков.

— Скажите, Николай Иванович, а что внезапно случится, если этот особый статус исчезнет? — спросил я, опустив руку и коснувшись кармана, в котором лежала табакерка.

— Я не могу знать, ваше величество. Бунт?

— Им не нужен повод, чтобы бунтовать, — ответил я, подходя к окну. — Именно поэтому мы так много войск там держим. И тогда возникает другой вопрос, а зачем мы в таком случае столько войск там держим, если никакие «особые статусы» не помогают, и в этих провинциях вечно кто-то чем-то недоволен? Особенно среди знати. Вот что, Николай Иванович, — я повернулся к нему, — передайте по-дружески Ивану Ивановичу, чтобы он составил мне точный перечень тех губерний и областей Российской империи, где действует «особый статус». С перечислением «особенностей» и тех законов, которые там действуют. Как только Михаил Михайлович Сперанский разберётся

с нумерацией домов здесь, в Москве, он сразу же напишет приказ об этом, а пока пускай Иван Иванович доброе дело сделает. А то, как оказалось, я в этом вопросе мало что понимаю. И, скорее всего, именно потому, что «всегда так было», и зачем в связи с этим что-то менять, — сказал я мрачно и посмотрел на улицу. Этот бесконечный клубок каких-то мелких проблем, казалось, никогда не закончится.

— Я могу идти, ваше величество? — тихо спросил Новиков, и я вздрогнул, настолько глубоко погрузился в свои мысли.

— Да, Николай Иванович, идите, — я его отпустил и снова повернулся к окну. Надо бы намекнуть Макарову, чтобы усилил работу именно в этих губерниях. Пора заканчивать с этой вольницей. Но прежде хорошо бы самых горластых и непримиримых выявить и, если понадобится, изолировать. Мне ещё к войне готовиться. Я не должен беспокоиться и в каждом бароне или шляхтиче Мазепу пытаться разглядеть. Зачем мне это нужно? У меня для этого Макаров есть.

— Ваше величество, — в кабинет заглянул Илья. — Конь осёдлан.

Я ему не ответил, ещё раз посмотрел в окно и вышел из кабинета. Во дворе меня уже ждал отряд сопровождения и адъютанты. Привычку Сашки болтаться где-то в одиночестве или с минимальным количеством сопровождающих я не только не перенял, но даже думать запретил себе о таком. Ничего с людьми не случится, если они не смогут за моё стремя подержаться. А вот кучу совершенно ненужных неприятностей можно будет избежать.

Вскочив в седло, я принял поводья из рук конюха, державшего Марса. Развернув коня в направлении ворот, кивнул Краснову и Раевскому, подъехавшим в этот момент ко мне.

— Куда поедем, ваше величество? — спросил Раевский, в то время как Краснов мялся и не решался мне что-то сказать.

— Поехали до Кремля, — подумав, ответил я. — Успенский собор одновременно посмотрим, да я попытаюсь представить себе, как будет выглядеть иллюминация. Саша! — Краснов вздрогнул и посмотрел на меня. — Говори.

— Вы просили напомнить, ваше величество, завтра у княгини Багратион будет вечер. Она назвала его литературным, говорит, что будет присутствовать много поэтов, — ответил Краснов и замолчал. Я продолжал на него смотреть, и он добавил: — Я не знаю, что мне делать, ваше величество. И Филипп не знает. К нам уж дважды подходили некие придворные и намекали на какие-то услуги, а то и вознаграждение, если мы шепнём вашему величеству, что они идеально подходят для занимаемых должностей.

— Да что ты?! — я внезапно почувствовал, как у меня поднимается настроение. — А тебе, Николай, неприличных предложений не делали?

— Господь миловал, — и Раевский перекрестился, глядя на Краснова шальным взглядом.

— Ничего, скоро сделают, — хохотнул я. — Поехали до Кремля, а по дороге обсудим, как вы будете реагировать. Потому что на дуэль этих господ вызывать не рекомендуется, я этого не одобрю, — и я направил коня к воротам, чувствуя, как понемногу отступает напряжение. Если бы что-то пошло не так, Архаров или Макаров уже доложили бы, так что можно пока немного расслабиться.

Глава 17

Лёнька-граф поднял голову и посмотрел правым глазом на зашедшего в камеру гвардейца. Смотрел он только правым глазом, потому что левый заплыл и совсем не открывался. Это тот, самый первый удар, что вырубил его, оставил ещё и такой вот сюрприз на долгую память. Когда Лёнька очнулся в том проклятом доме, то уже почти всё закончилось. Здесь проживали практически одни карманники и парочка мошенников, а они мало что могли противопоставить вооружённым гвардейцам. Сам же Лёнька в драку не полез, только отполз тихонько к стеночке, чтобы не затоптали да не сломали чего просто так, по ходу. А Архаровцы могли, недаром про них слава такая нехорошая ходила.