Александрия
Шрифт:
Александр не выдержал и одернул брата:
– Вы можете хотя бы сейчас помолчать!
Нервы государя и без того были на пределе. Ему тяжело было решиться на эту встречу. Его самолюбию претило заискивание перед корсиканским чудовищем, выигравшим у него все сражения, но выхода не было. Армия Наполеона уже стояла на границе его империи, а противопоставить дальнейшему продвижению неприятеля ему было нечего. Оставалось только погибнуть или просить унизительного мира. А тут еще этот несносный Константин со своим обожанием Бонапарта.
Французы с противоположного берега увидели царский кортеж. И сразу заревели
Но счастливый победитель не спешил объявляться.
Царские кони уже несколько часов мирно паслись на пригорке, а всадники, удобно расположившись на травке, наблюдали за оживлением во французском лагере.
И только после полудня вражеские матросы в ярких синих куртках стащили на воду лодку. Наш вельбот уже давно стоял наготове, и местные рыбаки в грязных белых плащах, сидевшие на веслах, ожидали лишь императорского приказания, чтобы отчалить.
А вот и главный виновник торжества.
Наполеон появился внезапно из прибрежных зарослей в сопровождении четырех блистательных генералов и сразу же сел в приготовленную для него лодку. Александру со своей свитой пришлось поспешить к берегу, чтобы не отстать.
Ровно в час дня раздались два выстрела из пушек, и гребцы у противоположных берегов реки налегли на весла. Французы и на этот раз оказались проворнее медлительных русских. Император первым спрыгнул на плот, и когда причалила лодка Александра, он подал руку царю и помог ему перебраться.
Для своих неполных тридцати восьми Наполеон выглядел неплохо. Холеное лицо и властный взгляд, а округлившийся животик красноречиво свидетельствовал о полноценном, несмотря на походный образ жизни, питании. Он был одет в свой любимый серый мундир гвардейских егерей. Через плечо у него была перекинута лента Почетного легиона, а на голове красовалась знаменитая маленькая шляпа. Молодой царь, не достигший и тридцати, тоже выглядел прекрасно в мундире Преображенского полка.
Сопровождавшие Александра великий князь Константин, министр иностранных дел барон Будберг, два адъютанта и прямой виновник двух последних конфузий под Эйлау и Фридландом, командующий армией генерал Беннигсен, выгрузились на малый плот, где их уже поджидали наполеоновские маршалы Бертье и Бессьер, а также генералы Дюрок и Коленкур. На лицах французов сияли улыбки победителей.
Но стоило царю выпрямиться во весь рост, как Наполеон, едва достигавший его плеча, сразу занервничал и заспешил в шатер.
– Я так же, как и вы, государь, ненавижу англичан, – первым заговорил по-французски Александр, поспешая за торопливым коротышкой.
– Что ж, тогда все может устроиться, – бросил на ходу Наполеон, исчезая в шатре. – Мир Европе обеспечен.
Наполеон первым протянул руки, и они обнялись и поцеловались. Православный царь и узурпатор, северный сфинкс и корсиканское чудовище.
Императоры с нескрываемым любопытством разглядывали друг друга. Наполеон нашел Александра необычайно привлекательным и очень женственным. Царь почувствовал, что собеседник воспринимает его как человека доброго и безвольного, и решил не рассеивать этого сладкого заблуждения об истинной природе своего характера.
– Скажите, сир, в чем была моя ошибка в сражении при Аустерлице? – первым спросил царь, дабы растопить лед первоначальной
– Охотно, – согласился Наполеон.
Он порылся в походном сундуке и вскоре достал нужную карту.
– Вот, смотрите, – позвал он царя к столу. – Я специально уступил вам Праценские высоты, а свои десять тысяч солдат ночью вывел в болото под ними. В утреннем тумане вы их не заметили. Затем я намеренно ослабил свой правый фланг, и вы клюнули на этот обманный маневр. Вы захотели использовать свое преимущество и разгромить меня справа. Но вам не хватало сил, и вы ослабили центр, считая, что на этом направлении вам ничто не угрожает. Но когда перед самым вашим носом, будто из-под земли, выросли мои десять тысяч удальцов, вы уже были обречены. И только чудо помогло вам избежать плена.
– Как все оказалось гениально просто, – покачал головой Александр. – И вы в каждом сражении применяете домашнюю заготовку? Как вам это удается? Ведь противник может не попасться в ваши сети, а наоборот – расставить свои?
– Обычно правила игры диктую я, – самодовольно сказал Наполеон. – Если мне еще раз придется поставить на колени Австрию, то, так и быть, я дам вам покомандовать корпусом под моим началом.
Царь побагровел. Наполеон понял, что перегнул палку, и чтобы хоть как-то сгладить неловкость, раскрыл карту мира:
– Я предлагаю поделить его между вами и мной. Вы не возражаете, Ваше Величество?
И оба монарха, забыв о распрях и обидах, склонились над картой. Ведь ничего нет более захватывающего на этом свете, чем делить мир.
От царя победитель не требовал ни контрибуции, ни территориальных уступок, разве что сущей безделицы – вывести русские полки из Молдавии и Валахии, заключить при содействии Франции мир с османской Портой да отказаться от претензий на западноевропейские земли.
– С этих пор Висла должна стать границей между нашими державами! – великодушно заявил царю Наполеон. – Мы поделим мир, как когда-то римляне: на Западную и Восточную империи. Отныне в Западной Европе буду безраздельно править я, а в Восточной Европе и в Азии – Вы, Ваше Величество. И никакой Англии!
Кто из монархов отказался бы от такого предложения? Александр не стал исключением. Через два часа общения он был очарован этим искусителем не меньше своего брата Константина. И, неожиданно вспомнив о брате, царь набрался смелости и завел разговор о Константинополе:
– Вековая мечта всех православных монархов – вернуть этот священный город в лоно христианской цивилизации. Как Рим является столицей католического мира, так Константинополь должен стать столицей мира православного.
Наполеон нахмурился. Кому-кому, а такому великому стратегу и честолюбцу, как он, было доподлинно известно, что за высокими фразами о славянском братстве, православном долге скрываются личные притязания на мировое господство, которые он сам несколько минут назад разжег в душе у царя. Отдать русским Константинополь, чтобы они контролировали проливы, означало бы сделать из северной варварской страны мировую империю. А это никак не входило в его планы. В мире должен быть один властитель – Наполеон. Но сказать об этом сейчас вошедшему во вкус большой дележки Европы варварскому монарху было бы непростительно глупо с его стороны. И он еще раз польстил молодому честолюбию, пообещав: