Алёнушка для босса
Шрифт:
Я умалчиваю о том, что никакой личной машины у меня отродясь не было, и угрюмо киваю. Отчаянно боюсь, что стоит заговорить, и сразу заплачу. Слишком много всего на меня сегодня свалилось...
Надо бы и Боярову позвонить, предупредить, но на это тем более не хватит выдержки. Если услышу его голос, точно сорвусь в истерику. Поэтому я просто отправляю ему сообщение уже из золотисто-бежевого внедорожника Лебеды: «Срочно уехала по личным обстоятельствам». И, поддавшись импульсивному желанию, отключаю телефон.
Не могу я сейчас
Водитель Лебеды - какой-то невзрачный молчун в сером с невыразительными чертами лица, - тормозит перед больницей очень скоро.
– Спасибо!
– бормочу я и опрометью кидаюсь в приемную, сразу к стойке справочной и регистратуры.
– Подскажите, пожалуйста, что с моей бабушкой? Клeнова Вера Ильинична! Ее с инсультом сюда должны были привезти.
Молоденькая медсестра устало смотрит на меня и заглядывает в электронную базу.
– Клeнова, Клeнова... Да, есть такая. Она в реанимации, к ней пока нельзя.
– А состояние у нее какое?
– Лечащий врач освободится и сам вам всe сообщит, - уклончиво отвечает медсестра.
Я механически падаю на скамейку для посетителей и сижу в прострации около получаса. Но когда ко мне так никто и не подошел, снова возвращаюсь к стойке.
– Есть новости? Пациентка Клeнова, инсульт.
– Девушка, я же сказала! Ждите, когда освободится ее лечащий врач!
Неопределенность - страшная вещь. Особенно когда растерянно топчешься в приемной больницы и понятия не имеешь, что делать. Как же сложно вот так бессмысленно сидеть в ожидании хоть какой-то информации!
Лечащий врач появляется только через час, когда за окнами давно темно. Это высокий полноватый мужик в больничной униформе и с абсолютно лысой головой, которая аж поблeскивает в свете люминесцентных ламп.
– Ваша бабушка пока в коме, - говорит он.
– У неe обширный геморрагический инсульт. Двигательная активность уже при госпитализации была сильно затруднена... так что, простите, гарантий никаких я вам дать не могу. Не ждите чуда.
– А к ней можно?
– Можно, только ненадолго.
Вид неподвижно лежащего тела, опутанного проводами и датчиками, ошеломляет меня. Неужели это она? Такая худенькая...
– Бабушка, - шепчу мягко, но ее тело не реагирует. До сих пор без сознания.
– У нее парализованы обе ноги и одна рука, - сообщает лысый врач.
– Реабилитационные процедуры мы, конечно, назначим, но бюджетная программа не включает в себя самые эффективные. Плюс рекомендую задуматься о сиделке для ухода в домашних условиях. Профессионализм очень важен для реабилитации уже прямо сейчас, и шансы с каждым упущенным днем падают. Вообще, если средства позволяют, я бы вам рекомендовал перевезти пациентку сразу в клинику нейрохирургии и неврологии...
Он говорит что-то еще, а я молчу. Чувствую себя оглушенной в свете открывшихся «перспектив». Рука сама тянется прикоснуться к морщинистой сухонькой ладони. Она еле теплится...
И у меня вдруг впервые пробиваются рыдания.
– Успокоительное
– Будет тяжело.
– М-можно мне на ночь остаться?
– умоляюще спрашиваю я.
– Вдруг она очнется, а вокруг никого знакомого...
– Нельзя. Пока мы стараемся ее стабилизировать, и сестринского ухода ей достаточно. Езжайте домой, выспитесь, а утром снова придете.
Куча бумаг... заполняю какие-то анкеты... смаргиваю слeзы с глаз...
И снова слушаю мрачные прогнозы, в которых отчетливо читается: пациентка слишком тяжелая, и тратить время на ее восстановление - бесперспективно. Что ж, врачей понять можно. Кому же сдалась подобная ответственность при таком плотном потоке больных?
О звонке брату вспоминаю только на обратном пути. И как только экран телефона оживает, на нем высвечивается с десяток пропущенных вызовов от Боярова.
Глава 19. Утешение приходит в полночь
Короткая дробь стука за дверью в прихожей выдергивает меня из паутины неспокойного сна в полной темноте.
В квартире тихо. Еле слышно тикают старенькие бабушкины часы на стене.
Испереживавшийся Ванька вырубился в соседней комнате с наушниками на голове, и теперь его вряд ли даже пушка разбудит, не то что постукивание. Моя малышка тоже утомилась за день и только ворочается слегка в кроватке. Но, к счастью, сразу возобновляет безмятежное сопение.
Зато неизвестный очень скоро вновь напоминает о себе настойчивым стуком. Правда, к звонку он почему-то не притрагивается. То ли проявляет деликатность - странную при таком совсем неделикатно позднем визите, - то ли просто тупит.
Нашариваю тапочки и, потерев ладонями усталое сонное лицо, смотрю на часы мутным взглядом.
Почти полночь. А меня вырубило в десять, когда я читала на ночь сказку Алисе. Придется самой открывать, а то разбудит-таки. Очень хочется спать. А еще - позвать Ваньку... но какой с него сейчас толк? Ему еще и гипс не сняли, нечего по коридорам скакать лишний раз на одной ноге.
Плетусь к двери, зевая на ходу, только в прихожей просыпаюсь окончательно. Как только заглядываю в зеркало и вижу себя в одной тонкой сорочке. Видок так себе, на лице застыло измученное выражение и уже почти философская грусть насчет всего происходящего... но это не повод распахивать дверь перед непойми кем в скудной тряпочке.
Впрочем, догадки о личности этого настойчивого типа у меня всe же есть...
Из-за десяти пропущенных звонков на отключенном телефоне и еще двадцати непринятых позже. Я не могла заставить себя на них ответить. Только поставила беззвучный режим и немигающе смотрела на экран с комом в горле, пока Боярову не надоело звонить. Слишком острым было ощущение, что стоит ему хоть что-то не так сказать или подшутить... словом, обесценить то, что я испытывала от начала рискованной беременности до появления на свет Алисы... и я сломаюсь, рассыплюсь на тысячи мелких осколков. А обратно себя по кускам уже прежней, нормальной и адекватной, не соберу.