Аленушка и братец ее козел
Шрифт:
– Мил, не бесись, – выдохнула я. – Ты сама сказала, осталось два дня, а потом я выпью настойку, что дала мне Злата, и все забуду.
– Нет, – горько усмехнулась ведьма, занимая место напротив. – Не забудешь. Ночами ты будешь реветь по тому, кого попытаешься забыть, вот только его лицо, его руки, его поцелуи… Ален, ты никогда этого не забудешь.
– Забуду! – упрямо повторила я. – За-бу-ду…
На кухне повисла тишина, каждая из нас думала о своем. Чужие мысли я читать не умела, сама же отгоняла образ полуобнаженного атеркара, что раз за разом вставал перед
– Я попробую тебе помочь… – произнесла рыжая, рассеянно смотря в окно. – Не уверена, что получится, но все же…
– Мил? – позвала я девушку. – Во что они играют?
– В судьбу, – не смотря на меня, произнесла ведьма. – Им скучно, их дни монотонны. У каждого атеркара есть свое развлечение, но и оно не спасает от скуки. Раз в промежуток времени они становятся людьми. Точнее, играют в людей.
– Это весело? – с сомнением уточнила я.
– Не думаю, – протянула рыжая. – Знаешь, во-первых, все это лишь теория, которая в виде сплетен передается от ведьмы к ведьме. Никто из нас не знает, а что же на самом деле происходит в аду. А во-вторых, ты первая не ведьма, которая не только попала к ним, но и до сих пор жива. А еще ты не сломалась, понимаешь?
– Не очень, – честно призналась я.
– Ты видела детей, которым дарят игрушки? – я осторожно кивнула, пытаясь угадать аналогию. – Любую игрушку пробуют на прочность, – усмехнулась Милена. – Тебя тоже, как игрушку, пробуют на прочность, но ты не сломалась… Пока не сломалась.
– Не дождутся! – резко ответила я, вставая из-за стола. – И я им не игрушка. Я человек! Я живая! Да и они не дети!
Встав, я облокотилась ладонями о столешницу и, прищурив глаза, пронзила ведьму предупреждающим взором.
– Обломаются! На мне… обломаются, – расправив плечи, я резко выдохнула: – Пора!
– Да, пора… – рассеянно согласилась Мила.
Направляясь в комнату, я впервые не задумывалась, во что облачиться, рука нащупала в шкафу джинсы и легкий белый свитер. Небрежно заплетая волосы в косу, я потускневшим взором рассматривала свое отражение в зеркале.
Два дня… И я свободна… Ото всех. И прежде всего от него!
Ровно в назначенный срок я сунула ноги в кроссовки и решительно распахнула дверь.
В этот раз по глазам ударила тьма. Сделав шаг вперед, я передернула плечами, ибо странная изморозь коснулась оголенных участков кожи. А когда зрачок стал различать предметы обстановки, то с удивлением огляделась. Кабинет Златы было не узнать. Пожухлые лианы, словно веревочки, покрытые легкой изморозью, уныло обвисли. В комнате заметно похолодало, и не покидало ощущение вселенской тоски. Казалось, что само помещение оплакивало свою незавидную участь. Из-за стола медленно поднялась жабоподобная и грациозно поплыла в мою сторону.
– Каждый совершает свои ошибки, – изрекла дама, подняв руки ладонями вперед и направив их в мою сторону. – И расплата за эти ошибки тоже своя. Сегодняшний день научит тебя главному.
– Чему? – насторожилась я, внутренне сжимаясь.
– Смирению, – оскалилась Злата, пугая меня своими острыми зубами. –
Вскинув руку на уровень моих губ, она свистнула так пронзительно, что на миг у меня заложило уши. Когда же шум прошел, я попыталась возмутиться, с ужасом осознавая, что голос мне отказал. Не скрывая беспокойства, уставилась на Злату, желая получить объяснения.
– Речь вернется, когда он, – женщина сделала особое ударение на последнем слове, – тебя отпустит… Переодеть! Живо! – гаркнула Злата, хлопнув в ладоши.
Отодвинув пожухлые лианы, в помещение вошли трое карликов. Двое зафиксировали мне руки, а третий стал стягивать джинсы. Я забилась, желая вернуть себе свободу. Жабоподобная тут же подлетела ко мне и, схватив за косу, больно дернула на себя, наматывая волосы на руку.
– Не рыпайся! – прошипела Злата. – Поверь, эта расплата – самое малое за то, что ты делаешь… Учись не только слушать, но и слышать! Помни, если захочешь – все забудешь, но сейчас прими это… – женщина отпустила косу и, не обращая внимания на дорожки слез на моих щеках, прошептала: – Сегодня вернешься сюда, потом и поговорим. Будь умницей, и тогда все закончится быстро.
Восстановив дыхание после шока, что испытала, когда жабоподобная преподала мне урок, я безропотно позволила себя раздеть и одеть. Не обращая внимания на наряд, что больше соответствовал облику наложницы, я лишь дернулась, когда вокруг лодыжек и запястий защелкнулись кандалы, а также глухо просипела, когда ошейник царапнул горло.
– Дыши спокойно, тогда кислород беспрепятственно будет поступать в легкие, – медленно произнесла Злата. – Если будешь нервничать или дергаться, то ошейник, сжимаясь, начнет душить. Помни, смирение тебе наука…
Щелкнув пальцами, женщина позволила двери, ведущей в коридор, распахнуться. На пороге стоял Волк. Его взгляд был мрачен, а вся поза говорила о том, что он готов выполнить приказ.
– Ты знаешь, что делать, – сказала Злата, избегая смотреть на меня.
– Да, – кивнул мужчина.
– Потом вернешь ее сюда, – обронила женщина, отворачиваясь к столу, будто теряя интерес.
Один из карликов протянул Волку конец цепи, и мужчина, потянув за нее, заставил меня двигаться. Ровно полтора шага – такой была дистанция между Волком и мной, если двигаясь, я хотела дышать нормально. Гремя цепями, старалась не отставать, а также внимательно смотреть под ноги, ибо обуви мне не оставили.
В голове крутилась лишь одна мысль: только бы дожить до утра… Господи, помоги мне дожить до утра, а там… там… Да провалитесь вы все пропадом, но больше я сюда ни ногой!
Даже если кто-то и встретился нам на пути, то я этого не заметила, полностью углубившись в собственные страдания. Мне было не больно. Я испытывала настоящее унижение, и оно ранило куда сильнее, чем физическая боль. Фактически изнутри я разрушала свою силу воли, истребляя терпение и ставя под сомнение решимость. Когда мозг готов был взорваться от переполняющих его противоречий, мы остановились перед огромными железными воротами.