Альфа и Омега. Книга 3

Сейд Анна

— Здесь время как будто остановилось, — негромко произнес Йон. — Все кажется как будто… не совсем настоящим.

— Как будто в компьютерную игру попал, — подхватила я. — И все эти дома, храмы, шпили, стены, мостовые — это все просто красивые текстуры, за которыми ничего нет. Звучит… глупо, да?

— Не думаю, — с улыбкой покачал головой он. — Я всегда тебе говорил, что мне нравится то, каким ты видишь мир. И мне нравится смотреть на него твоими глазами.

Я, повернув к нему лицо, поймала его взгляд и ощутила, как на мгновение все замерло внутри от того, как он смотрел на меня. Прошло уже столько месяцев, мы вместе пережили так много и дважды

едва не расстались совсем, набили столько шишек и столько раз разочаровывались, но все равно… все равно он оставался моим, а я — его. Со всем плохим, со всем хорошим, со всем страшным и неоднозначным. В его глазах я видела весь свой мир, а он, вполне возможно, видел свой в моих. И это было сейчас моей последней опорой во внезапно ставшей таким неоднозначной реальности.

— Понимаю, что немного разрушаю момент, но предлагаю еще раз проговорить план, — раздался позади нас голос отца Горацио, и мы с Йоном вынуждены были отстраниться друг от друга, так и не соприкоснувшись губами.

В снятом моим альфой номере люкс было достаточно места для всех наших товарищей, которые сейчас рассредоточились по просторной гостиной: оймахисты проверяли и настраивали оборудование, отец Горацио до недавнего времени что-то сосредоточенно читал в своем планшете, а Джен, забравшись с ногами в кресло, листала красочную брошюру, посвященную завтрашним мероприятиям и распорядку праздника. С Дани мы до сих пор так и не виделись, но он через своих подчиненных передал нам письменные указания и праздничные храмовые мантии, в которых Йону и остальным альфам надлежало пробраться во дворец Иерарха и в случае необходимости прикрыть или и вовсе увести оттуда самого Медвежонка.

— Как по мне, план так себе, — покачал головой мой альфа, сцепив руки на груди и прищурившись. — Мне всегда спокойнее, когда я могу наперед осмотреть будущее место действия и заранее наметить вариант отхода на случай, если что-то пойдет не так.

— Ну тут у нас нет права на «что-то пойдет не так», — нахмурился отец Горацио. — Как только Дани выйдет на трибуну после своего отца, чтобы произнести речь, пьесу уже нельзя будет отыграть назад.

— Проблема в том, что мы не знаем, как отреагирует Иерарх на его выступление, — заметила Джен, откладывая брошюру в сторону. — Не говоря уже обо всех остальных.

— Не думаю, что это важно, — тихо проговорила я, и взгляды всех присутствующих обратились ко мне. — Ведь, затевая все это, мы преследовали только одну цель: открыть правду миру. А это произойдет вне зависимости от того, что будет потом. И раз так, то это «потом» уже и не так важно.

— Мне совсем не нравится твой настрой, Хана Росс, — покачал головой Меркурио. — Что за упаднический фатализм? Раньше ты была настроена более по-боевому.

— Да, я… — Я смутилась и почти невольно снова бросила взгляд на окно, за которым медленно угасал пламенный сентябрьский закат. — Просто этот город такой… Когда я смотрю на него, то у меня в голове вертится одна-единственная мысль: если Великий Зверь и существует, то где-то здесь, где-то… на этих улицах. Тут все такое другое, такое непривычное… Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этими стенами и храмами. И мне кажется, что они вот-вот… раздавят меня.

За окном, словно вторя моим словам, прокатился протяжный и мелодично-жуткий колокольный звон, от которого я вздрогнула всем телом. Словно бы сам Этерий вдруг заговорил со мной своим гулким потусторонним голосом.

— Хана, послушай…

— Нет, Йон, дай мне договорить, — нахмурилась я, помотав головой. —

Я ведь никогда особо не верила… или не хотела верить. Я даже не смогла выбрать между теорией предопределенности и теорией хаоса, потому что постоянно сомневалась в обеих. Мне казалось, что если и есть некая… позиция, на которой я готова настаивать, то это та, согласно которой в мире нет ничего однозначного и категоричного. А теперь я… Теперь я вижу этот город, думаю о том, что мы планируем сделать, и мне… мне кажется, что я вот-вот совсем потеряю опору под ногами.

— Это просто волнение, Хани, — с сочувствием проговорила Джен, встав с кресла и подойдя ко мне. — Малышка, ты совсем бледная. Принести тебе водички? Или чая?

— Хана, тебе вообще необязательно участвовать в том, что будет завтра, — заметил отец Горацио. — Ты можешь подождать нас прямо здесь.

— Да, Хана, — поддержал его Меркурио. — Я все равно оставлю здесь кого-нибудь из ребят, чтобы они поддерживали связь, и мы не потерялись. — Он кивнул на их оборудование. — Ты сможешь наблюдать за всем отсюда.

Под их ободряющими и одновременно сочувствующими взглядами мне вдруг стало очень неловко. В конце концов, если так подумать, это я собрала их всех здесь — это мне принадлежала идея о генетической экспертизе и о том, чтобы с помощью ее результатов раз и навсегда поставить точку в затянувшемся противостоянии Церкви и Общества. А теперь, когда дело дошло до кульминации и развязки, я веду себя как настоящая трусиха. И даже не оправдаться тем, что я хрупкая омега среди мужественных альф — ведь Дани такой же, как я, а у него самая страшная и самая сложная роль во всем этом.

— Мне надо на воздух, — только и смогла прошептать я, и ребята понимающе закивали. Йон взял меня под руку и повел за собой, и я с большим удовольствием оперлась на него буквально всем своим весом. Он прошел через спальню и вывел нас на балкон, откуда было видно тонкую полоску моря вдалеке. Она все еще пылала оранжевым золотом, но воздух уже медленно остывал и гас, наливаясь сумеречной дымкой.

— Ты должна знать, что никто ничего от тебя не ждет и не требует, маленькая омега, — проговорил альфа, заглядывая мне в лицо. — Все эти ребята здесь по своей воле и по собственным причинам. Никого из них ты не затащила сюда насильно.

— Даже тебя? — слабо улыбнулась я, не удержавшись и проведя пальцами по его щеке.

— Я здесь не только из-за тебя, — возразил он, перехватив мою ладонь и сжав ее в своей. — Но и из-за Дани, из-за отца, из-за самого себя в конце концов. Если я тоже все эти годы жил во лжи и считал себя кем-то, кем я не являюсь на самом деле, то имею право знать об этом. Маленькая, твоя подруга права — ты переволновалась и устала. Никто из нас не вправе требовать от тебя больше, чем ты уже сделала. И что самое главное — никто из нас не считает, что ты в ответе за то, что будет завтра. Что бы ни произошло, это не твоя вина и не твоя ответственность. Мир слишком долго жил во лжи, но так не может продолжаться вечно.

— Я… боюсь, Йон, — честно призналась я, уткнувшись лицом ему в плечо и закрыв глаза. — Боюсь за тебя, за остальных, за себя, за наше будущее. Потому что необыкновенно отчетливо ощущаю, что дороги назад уже не будет. Завтрашний день разделит нашу жизнь на до и после, и я просто не уверена, что это «до» было таким уж плохим и неправильным, чтобы сменять его совершенно непонятно каким «после».

— Но мы ведь будем вместе, правда? — теплым, бархатисто-вибрирующим голосом спросил он. — А что вообще важнее, чем это?