Альфонс ошибается однажды

Южина Маргарита

– Че врать-то?! Тебе че – трудно со мной на медляк пойти? В падлу?

– Пошшшел вон! – зашипела Лянка и со всей силы шибанула тонким каблуком парню по ступне.

– Уй-е… – взвыл тот, и непонятно, чем бы все закончилось, если б к парню не подоспели двое дюжих ребят их охраны ресторана.

– Пройдемте!

– Какое, на фиг, пройдемте?! – вырывался тот, но Лянка уже не обращала на него внимания – путь был открыт, и она неторопливо, вальяжно направилась к себе в каюту.

В каюте было грустно. Где-то совсем рядом разрывалась музыка, хохотали девчонки и вовсю горланили парни, а Лянка сидела у себя в номере и не могла даже выйти – на сегодня ей уже хватило приключений.

Нет,

ну как она могла подумать, что эти записки писал ей Корнеев! Она что – не могла посмотреть, какой у него номер? Не могла – значки были маленькие, а он сидел далеко… И все равно! Можно было Милку послать, узнала бы… А Милочка даже не приходит! Погибай, умирай! Пусть тебя неизвестно кто хоть на части разорвет – подруженьке до тебя никакого дела!

Лянка совсем уж было собралась от обиды разреветься, как двери в каюту распахнулись, и ввалилась веселая компания – Милка, Васяткин, Корнеев и… две девицы! Ну совсем девочки совесть потеряли!

– Лянка, ты чего ушла?! – сразу же накинулась на нее Милка.

Но Лянка ее не видела. Она смотрела на Корнеева, а тот… тот весело смотрел на Лянку, и в его глазах… совсем не было никаких чертиков, а только… только теплота! Столько теплоты! И он так окутывал Лянку своим взглядом, что она сразу простила ему все – и нахального детину, и ненаписанные записки и… и вообще все!

– Да идиот какой-то прицепился, – улыбнулась она.

– Какой идиот? – немедленно озаботился Васяткин. – Мы ж его в бараний рог! Да мы его! Арсюха, ты с собой топор брал?

Девочки рядом с Арсением тут же отозвались звонким хохотом – ну ужас до чего смешно сострил Степка!

– Мила, – не выдержала Ляна. – Так ты чего ж гостей на пороге держишь? Ты проводи их дальше, у нас номер большой. И подружек своих проводи.

– А мы не Милочкины подружки, – язвительно сообщила пепельная красавица. – Мы с Арсением.

– Ах, вы с Арсением, – протянула Лянка и взглянула на Корнеева.

Тот все так же светло улыбался, как будто говорил: «Ты видела таких дурочек! С Арсением они! Наивные!» Лянке стало весело. Действительно! Что они там себе думают! Это же она, Лянка, знает Корнеева как свои… стоп… она его тоже не знает. Но… она его не знает гораздо дольше, чем эти две вертихвостки! У нее уже стаж!

– Арсений, ну тогда ты проводи своих подружек, – улыбнулась она ему, как бы говоря: «Ну-ну, посмотрим, что у тебя за вкусы».

И он снова ответил только взглядом: «Ну не гнать же их, а то опять какая-нибудь в воду сиганет».

Как ее захватывала эта игра в молчаливый разговор! Они могли сказать друг другу все, что хочется! И никто, ни одна живая душа не услышала бы их!

На стол накрыли быстро – просто заказали из ресторана мяса, фруктов и вина, да еще салатиков. И теперь сидели веселой компанией за низеньким столом. Каюта, которая только что казалась большой и пустой, вдруг в одно мгновение сделалась маленькой и уютной. А потом… потом Васяткин притащил гитару, и Корнеев пел. А как он пел! Когда он спел: «Все равно она оставила его, а он простил», девица в лиловом платье, которую звали Танечка, шмыгнула носом и утерла набежавшую слезу… а потом понеслась в ванную, чтобы смыть тушь – та размазалась вместе со слезами. Иринка, девушка с пепельными волосами, держалась до последнего, однако, когда Корнеев тихим вкрадчивым голосом запел: «Ты судьба моя косолапая…», не выдержала и она. Но у нее, видимо, косметика оказалась подороже – макияж не пострадал. Зато чуть не пострадала Лянка – девица нагло облапила Корнеева, уткнулась ему в плечо и теперь сопела ему в шею. Даже Васяткина проняло, и он прижал Милочку к себе, и та сидела теперь, боясь шевельнуться – вдруг каким-то непостижимым образом рука свалится с ее круглого плеча!

А Арсений пел, будто и вовсе никто не болтался у него на плече и не пожирал его восхищенным взглядом. Он смотрел куда-то вдаль, а Лянка… Лянка тоже смотрела в иллюминатор, но каждой клеточкой чувствовала – это он для нее поет. И сейчас вот… и вот эти слова – это то, что он не может просто так сказать, а поэтому… поэтому песня. Иначе для чего же эти песни существуют?

И все же она не могла терпеть таких вольностей со стороны незваных девиц, поэтому потихоньку встала, вышла из комнаты и вызвала официанта:

– Банку кофе, пожалуйста, килограмм сахару и бутылку водки. Водки покрепче. А кипяток у вас есть?

– Да, в кухонном отделении электрочайник, – вежливо пояснил официант. – Там же чайные пары.

– Спасибо.

И уже через пятнадцать минут, когда Иринка под очередную грустную песню чуть было не влезла к Арсению на гитару, Лянка внесла две чашечки.

– Ирина, Танечка, это вам. Кофе по… по-испански, – мило улыбнулась она. – Вы должны это попробовать.

Ирина вынуждена была оторваться от Корнеева – с горячей чашкой не было никакой возможности липнуть к его плечу. Танечка тоже ухватилась за чашку и даже слегка улыбнулась. Ей корнеевского плеча не хватило – и теперь ее приятно грело, что и Ирочке пришлось сесть ровно. А то уж совсем!

– Ой… а чего это он какой-то?.. – первая сморщилась Танечка.

– Вам не нравится? – удивилась Лянка. – Но сейчас везде пьют кофе только по-испански! Мадонна пьет исключительно такой! Я, когда была в Испании, сама видела. И Джордж Клуни тоже.

Против Клуни Танечка возразить не смогла:

– Да нет… мне нравится, просто непривычно…

Будь девицы чуточку потрезвее, они бы без труда разобрались, что кофе здесь всего лишь капелька, для цвета, а остальное – сплошная водка. Разве что разбавленная кипятком. Но девицы были изрядно подшофе, поэтому Иринка, не желая ударить в грязь лицом, надменно надула губы.

– Я сама уже года три пью только такой кофе! – И залпом осушила чашку – ей не терпелось снова припасть к плечу гитариста.

– Вам понравилось, да? – засветилась Лянка и тут же притащила новую чашечку.

Девушки в пьяном состоянии – самое неприглядное и отвратительное зрелище! Вот и пусть пьют, позорятся. Надо же показать Корнееву, что он с девицами прогадал.

А Арсений будто бы ничего не слышал – пел себе и пел. А Лянка поила и поила. И очень скоро «кофе по-испански» дал свои результаты. Сначала заголосила Иринка. У девчонки, возможно, был и слух, и голос, и пела она, возможно, тоже неплохо, но только в трезвом состоянии. Сейчас же она не попадала ни в ритм, ни в ноты – то нудно тянула, то орала, как раненая бегемотиха. Танечка же, решив показать себя во всей красе, вдруг вскочила со стула, вытащила его на середину каюты и теперь пыталась изображать эротический, как ей казалось, танец. Больше всего это безобразие расстроило Милку, потому что Васяткин как-то особенно громко заржал, и его лирический настрой был явно разрушен. К тому же он теперь размахивал руками от хохота, а вовсе не обнимал Милку нежно и трогательно.

– Слушай, красавица! Оставь стул в покое! Как мы потом на нем сидеть будем, когда он весь тобой… поруганный? – накинулась Милка на Танечку. – Имей совесть! Ты здесь еще стриптиз покажи!

Девушка не заставила себя ждать. Она принялась сама себе вопить под нос какую-то музыку и изворачивалась ужом, чтобы расстегнуть «молнию» на спине.

– О-о-о, подруги, – поднялся Корнеев. – Пора нам домой, баиньки.

– Да пусть они одни идут, не маленькие, – пробурчала Лянка.

В ее планы вовсе не входило, чтобы Арсений вот так встал и ушел. Тем более провожать каких-то там подруг!