Алгебраист

Бэнкс Иэн М.

— Это еще не значит, что они хорошие ребята, — настаивал Фассин.

— Это значит, что они открыты для аргументов, способны вести осмысленный разговор, — сказал Мом. — Они вовсе никакие не сучьи психи, которых нужно уничтожать, точно клопов, — а мы только это и слышим.

— Что же им мешает говорить с нами? — спросил Фассин.

— Мы им мешаем, — сказал Мом. — Чтобы говорить, нужны две стороны.

Все посмотрели на него. Мом был известным болтуном. Иногда он взывал к аудитории, которая по большей части давно уже погрузилась в сон. Он пожал плечами.

— Моя кузина Лейн… — сказала Тай.

— Еще одна? — спросил Мом, изображая недоумение.

— Сестра кузины Кел,

единоутробной сестры кузины Йайз, — терпеливо объяснила Тай.

Она была заодно с Сонджем и такого же крупного сложения; в условиях низкой гравитации она двигалась неуклюже, но на внутренней поверхности орба при двух третях «же» делалась энергичной и проворной.

— Моя кузина Лейн, — решительно продолжила она, — та, что из Навархии, считает, что запредельцы атакуют так часто потому, что иначе Навархия и Объединенный флот обрушатся на них. И мы нападаем не на военные объекты. Она говорит, что мы наносим удары по их орбам. Убиваем их миллионами. Многие офи недовольны…

— Кто-кто недоволен? — переспросил Мом.

— Многие офи, — повторила Тай.

— Слово-то я понял, — со вздохом сказал Мом. — Вот смысл до меня не дошел. — Он щелкнул пальцами. — Постой. Это, наверно, сокращенно «офицеры», а?

— Верно.

— Блестяще. Продолжай.

— Многие офи недовольны этим, — снова сказала Тай, — и вот запредельцы атакуют нас, чтобы мы больше занимались обороной. — Она тряхнула головой. — Так говорит моя кузина Лейн.

— Тьфу! Это бредни запредельцев, — сказал Мом, закрывая себе ладонями уши. — Подведешь нас всех под монастырь. — Они рассмеялись.

— По крайней мере мы можем говорить, что хотим, — заметил Фассин.

Мом издал свой особый глухой смех.

На центральной площади Фассин здоровался с людьми, упиваясь чувством солидарности и каким-то чуть опасливым удовольствием, — множество забавных костюмов, высокие скульптуры из зубочисток, гудящие пастухи воздушных шариков (они размахивали транспарантами с лозунгами, распевали песни, разбрасывали нарконфетти), — но все же чувствовал себя здесь непонятно почему чужим. Он оглянулся, забыв на мгновение о собравшихся (в основном это были люди) и кольце куполообразных сверкающих зданий.

Орб представлял собой втиснутый во вращающуюся трубку гигантский зеленый город с небольшими холмами, множеством озер, авеню, сходящихся между невысоких домов с висячими садами, петляющих рек, веретенообразных башен, часть которых, изгибаясь наподобие лука, достигала солнечной трубы, где они искривлялись (или сужались), чтобы встретиться с башнями на другой стороне. Гроздья гнезд (окруженных зеркалами, оплетенных, словно лианами, фрикционными трубками) располагались около длинной оси, и дирижаблистеры плавали под ними, как странные полупрозрачные облака.

Потом Фассин услыхал что-то вроде крика в толпе, там, где был главный очаг протеста, — вблизи дворца диегесиана. Он, возможно, и почуял бы что-то странное, но подумал, что это один из пролетающих пастухов рассыпал какой-то наркотик, не опознанный непосредственно иммунной системой Фассина. Потом он понял, что, видимо, пастухи здесь ни при чем, потому что все они, как один, вдруг резко опустились. Кроме того, погасло солнце в солнечной трубе. Такого никогда не случалось. Он услышал множество необычных шумов — некоторые из них напоминали человеческие вопли. Казалось, что сразу похолодало. Это тоже было необычно. Люди вокруг толкались, он ощущал удары их плеч — они припустили мимо него, потом они стали падать на него, и тут он понял, что он Фассин,который лежит на земле, потом он снова стал Фассином,который получает удары,

но был и Фассином,который пытался подняться, снова встать на ноги, и он был Фассин,он стоял на коленях и был Фассином,который вот-вот встанет с колен на ноги, его качало, чувствовал он себя очень странно, не мог понять, что делают эти люди, которые лежат вокруг него, когда его — Фассина —снова сбили с ног. Сбил его человек в серо-стальных доспехах, без лица, с большой дубинкой и парой небольших камер на каждом плече: он распылял газ из баллончика и производил жуткий, высокий, пронзительный звук, от которого он — Фассин! — хотел убежать подальше, но у него жгло нос и глаза и все остальное, ему было больно, и он не знал, что ему делать, он был Фассин! — и он стоял там, и этот тип с большой дубинкой, длинной, как пика, подошел к нему, и ему — Фассину? —пришла в голову глупая мысль, что можно спросить у этого типа, что происходит и что такое случилось с Фаааассссиииинннноооомммм? —что случилось, когда этот человек взмахнул своей дубинкой, ударил его по лицу, выбив несколько зубов и послав его вращаться к — Фассин?

Услышав свое имя, он наконец пришел в себя.

— Вернулся? Хорошо.

Говорил маленький человечек, сидевший на большом стуле за тесным металлическим столом. В комнате — или что уж это было — стояла такая темнота, что увидеть ничего было невозможно, даже с помощью инфракрасного излучения. Судя по звучанию голоса того человека, помещение было небольшим. Фассин чувствовал, что его лицо и особенно рот болят. Он попытался вытереть рот, опустил глаза. Руки его не могли двигаться, потому что кисти были (он попытался найти подходящее слово) схвачены наручниками, так? А наручники были прикованы к сиденью. Что это еще за чертовщина? Он засмеялся.

Кто-то ударил его по костям. Скелет Фассина словно превратился в музыку ветра, а его плоть, мускулы и органы пребывали где-то в другом месте, не в нем, но все же оставались как-то с ним связаны, и какие-то суки — а точнее, большая шайка сучар — набрали молотков и принялись что было сил молотить сразу по всем его костям. Боль прошла почти так же мгновенно, как появилась, оставив после себя лишь странный отзвук в скелете.

— Что это еще за херня? — спросил Фассин у маленького человека.

Из-за выбитых зубов голос его звучал комично. Он потрогал языком выщербины. Похоже, двух нет, а один шатается. Он попытался вспомнить, за сколько времени у взрослых вырастают зубы. Похоже, человечек был парень веселый — с круглым удивленным лицом и пухлыми розовыми щечками. Волосы у него были черные, коротко подстриженные, и носил он форму — какую, Фассин никак не мог понять.

— Это что еще за шрань, вы что тут, меня пытаете, что ли? — спросил Фассин.

— Нет, — ответил человечек, и голос его прозвучал весьма убедительно. — Я это делаю только для того, чтобы привлечь ваше внимание. — Одна его рука двинулась по столешнице.

Кости Фассина заклацали, словно кто-то опять принялся играть на них. Его нервы, теперь уже дважды испытавшие это, решили, что человечек не шутит, что все это довольно чувствительно.

— Ну хорошо, хорошо, — услышал он собственный голос. — Я понял, что за шрань у ваш на уме. Что за срань, — сказал он, пытаясь приспособить правильное произношение к новой своей дентальной раскладке.

— Не ругайтесь, — сказал человечек и снова сделал ему больно.

— Все, понял! — закричал Фассин.