Алхимик
Шрифт:
НЬЮ-ЙОРК
Наше время
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
– Она родила почти без усилий, – сказал Сонтайм, – в замке на Луаре, на кровати, созданной тремя столетиями ранее. – Тон его оставался небрежным и обыденным, словно говорил он о каких-то пустяках вроде счета спортивной игры. – Младенец выскользнул из ее тела в потоке крови и вод, и она зубами перекусила пуповину, высасывая кровь. В ее исступленном взгляде я увидел неутолимый голод. И все же мне удалось выхватить ребенка у нее из рук, ибо ранее я потратил несколько месяцев на то, чтобы достичь нужной ловкости и в полной мере ее усовершенствовать. Труды мои не пропали даром – это была моя самая важная магия. Когда я исчез с ребенком из поля ее зрения, по всей речной долине раздался исполненный ярости и жадности
На его лице появилось задумчивое выражение, когда он добавил:
– Я совсем не был уверен, что она все эти месяцы доверяла мне или надеялась, что я сдержу свое обещание. Разумеется, я с самого начала знал, что она избавится от меня, как только достаточно окрепнет. Сама того до конца не осознавая, Нефар всегда служила более высокой цели, чем личные интересы. Все остальное бледнело в свете ее грандиозных проектов по созданию совершенного мира. Она делала все ради высшего добра – такого, каким оно ей представлялось. Та же Нефар, которая рисковала нашей общей безопасностью для спасения незнакомого ей малыша, умирающего на пыльной улице Фив, поглотила бы плоть собственного ребенка для улучшения положения человечества. С самого начала она являлась совершенным воплощением силы и честолюбия, риска и изобретательности – средоточием всех наших грез. Нефар всегда это понимала, но она оказалась и достаточно сильной и мудрой, чтобы дождаться того времени, когда можно начать действовать. Думаю, я тоже всегда это понимал. Но в конечном итоге это не имело значения. Питание, которое ей не удалось получить из плоти собственного ребенка, она добыла другим, более простым способом. Она не знала, что я там нахожусь и наблюдаю, как после выхода плаценты она запихивает себе в рот окровавленную массу, разрывая ее зубами и проглатывая, словно голодающий. Я почти почувствовал, как возрастает ее энергия. Возможно, мне следовало убить ее тогда. Я часто спрашивал себя, почему не сделал этого. Думаю, дело было в… надежде. – Впервые с того момента, как он вошел в ее кабинет, в его глазах появилось нечто похожее на человеческую слабость.– Вечность – слишком большой срок, чтобы прожить ее без надежды.
Через несколько мгновений он, казалось, пришел в себя. Его лицо стало вновь бесстрастным, голос – спокойным.
– Во всяком случае, я сделал то, что всегда, – лучшее из возможного на тот момент. Я спрятал ребенка в безопасном месте и, ни во что не вмешиваясь, стал ждать развития событий.
Теперь на улице совершенно стемнело. Анна могла судить об этом по дугообразному кусочку неба, видимому за окном над каменной стеной внутреннего дворика, а также по грациозной игре теней в листве, озаренной лучами подсветки, автоматически включающейся каждый вечер в сумерки. Сквозь окно до нее не долетал ни единый звук – ни шуршание шин по асфальту, ни трель сирен, ни громыхание почтового микроавтобуса по переулку. Поглаживая звенья, она беспокойно перебирала цепочку у себя на шее. Который сейчас час? Анне казалось, прошли лишь мгновения, с тех пор как посетитель начал свой невероятный рассказ, но на самом деле прошли, наверное, часы. Словно на время мир застыл.
– Вы не должны думать, – продолжал Сонтайм, – что я разработал образец совести или моральный императив для всего человечества. Нефар была права в одном: единственное различие между мной и обыкновенным человеком заключается в том, что я дольше прожил и больше узнал. В душе я по-прежнему совершенно обычный человек, и, признаюсь, если бы я мог поверить хоть на миг, что придуманный Аканом и Нефар план сработает, если бы нашел способ избавиться от одиночества и восстановить равновесие между смертным человеком и бессмертным богом, я бы не колеблясь так и сделал. Потому что я человек – эгоистичный, требовательный, озабоченный сейчас, как и всегда, собственным комфортом. Но за долгие годы жизни я усвоил, что исторический прогресс невозможно форсировать, ибо это означало бы лишение человечества элемента свободной воли. Достижения цивилизации – свобода от войн, болезней и страданий – невозможно даровать, их необходимо заработать. А могущество магии принадлежит лишь тем, кто готов заплатить за это немалую цену. Моя ошибка состояла в том, что я подумал: она станет добиваться власти через мировые финансы, средства связи или рынки. Я ожидал очевидного. Я забыл, что она теперь была и Аканом.
Последние слова прозвучали как-то глухо, и в его глазах промелькнуло странное выражение – нечто вроде недоуменного раздражения, словно даже и теперь он не мог понять, как допустил подобный промах. Но это длилось
Телевизор был настроен на программу международных новостей, и на экране возникла запруженная толпами площадь Святого Петра. Анна пыталась высчитать разницу во времени между Нью-Йорком и Италией, но затуманенная голова плохо соображала. Что это – прямой эфир? Сколько сейчас времени?
Сонтайм слегка пошевелил пальцами, и в телевизоре внезапно появился звук. Анна, к своему удивлению, даже не вздрогнула.
Голос женщины-диктора звучал уважительно и подавленно.
– Мы в прямом эфире. Это Ватикан, где, как видите, сотни тысяч людей собрались, чтобы оплакать кончину Папы Иннокентия Десятого. Большинство из этих людей находятся здесь с того момента, как в пятницу вечером было объявлено о смерти Папы. Вы увидите, что снятые с вертолета улицы, ведущие в Ватикан, так же заполнены народом, как и сама площадь. Сегодня весь Рим пришел сюда. Хотя Папа был в офисе лишь за десять дней до зверского убийства, его уже приветствовали как лидера тысячелетия – прогрессивного, идущего впереди времени деятеля, чья персональная харизма вдохновила миллионы людей в мире и чьи смелые идеи должны были вдохнуть в Церковь новую жизнь.
Звук телевизора снова пропал. Анна слышала и ощущала в горле биение собственного сердца.
– Должно быть, на разработку деталей у нее ушло несколько лет, – сказал Сонтайм. – Она приняла облик мужчины, и, надо полагать, влияние Акана заставило ее облачиться в атрибуты богов-жрецов старых времен. Вероятно, она разными путями добыла книги из подвалов Ватикана, а пышная представительная приемная и кабинет величайшего религиозного лидера мира импонировали ее тщеславию. В пятницу вновь избранный Папа должен был лететь в Париж, чтобы начать широко разрекламированный тур по Западной Европе. Без сомнения, первое из чудес она предполагала совершить именно там. Спустя несколько месяцев или Через год весь цивилизованный мир, как и отсталые страны, оказался бы под властью нового божества. И. ее царство на Земле упрочилось бы. Два дня тому назад, когда сотни людей в Нью-Йорке считали, что слушают мою речь, я, невидимый, стоял на ступенях Ватикана и там вырвал сердце из груди женщины, которую любил почти три тысячи лет.
Надолго наступила гнетущая тишина. Казалось, она поглотила даже звуки дыхания.
– Итак, – тихо произнес Сонтайм, – теперь мир скорбит по поводу зверского убийства миротворца, дарителя надежды, святого из святых. Люди рассержены, потрясены и смущены. Но не Папа пал под ножом убийцы. То была просто древняя колдунья, мечта которой превосходила ее возможности. Она не должна больше воскреснуть.
Он встретился с Анной взглядом. И тогда она поняла, что смотрит не в глаза незнакомца, а в свои собственные.
– Нет, – прошептала она.
Он подался вперед, просунул пальцы под цепочку на ее шее, приподнял ее и рассмотрел подвеску. Его прикосновение оказалось холодным, кожа гладкой.
– Божественная власть, – произнес он отстранение и осторожно опустил подвеску на грудь женщины. Безделушка мягко засияла при свете лампы, словно излучала энергию, а не отражала ее.
Анна повторила:
– Нет.
Голос ее дрожал.
Он откинулся в кресле.
– Я повесил ее тебе на шею в том жалком сиротском приюте в Лондоне. Я знал, что Нефар не придет в голову разыскивать тебя в таком месте, а у меня было небезопасно. Я не мог оставить тебя из страха, что она попытается отомстить мне через тебя. Мне не стоило беспокоиться. Она взяла все, что захотела, от нас обоих и не могла представить, что я, любивший ее всю жизнь, пойду против нее. Она просто не могла такое вообразить. Нефар была самой могущественной из детей Дария и самой уязвимой. Он, разумеется, это знал – вот почему и лишил ее жизни. Не будь магия Акана несовершенной, кто знает, какого величия могла бы достичь Нефар.
Улыбка, тронувшая его губы, казалось, выражала искреннюю любовь и даже сожаление. Но при взгляде на Анну улыбка угасла.
– Посмотри, на что она была способна, – сказал он. – Посмотри, как близко подошла она к изменению истории всего мира и положения всего человечества.
А ведь она даже не являлась потомком двух бессмертных родителей. В отличие от тебя.
Пальцы Анны одеревенели, когда она, опустив их под стол, стала шарить в поисках кнопки. Наконец найдя ее, сильно нажала.
Он продолжал: