Алхимик

Джеймс Питер

Табита Донахью, прислонившись к стене, сидела на сложенном пальто и проводила время за чтением газетных публикаций. Монти пыталась изучать книгу о сатанизме, которую ей дала Табита, но на самом деле она все время разглядывала толпу, пытаясь определить, кто же следит за ними.

Сегодня к ней вернулась собранность. Пару часов назад она звонила в клинику «Бендикс-Хаммерсмит» и пыталась поговорить с отцом — но безуспешно. Далее она попросила к телефону лечащего врача, но ей было сказано, что у доктора Зелигмана сегодня выходной.

Зелигман.Она

припомнила того вежливого загорелого мужчину, который выставил ее из клиники, когда она пришла навестить Уинстона Смита. Монти с трудом справилась с искушением сказать этой высокомерной секретарше, что она пригласила нейролога осмотреть отца и что собирается его перевозить, но ей не хотелось дразнить осиное гнездо, из-за чего в «Бендикс Шер» в панике могли убить ее отца. Кроме того, она не хотела слишком долго оставаться на линии, чтобы ее не проследили.

Затем она позвонила в «Темз-Уолли газетт» и попросила к телефону Губерта Уэнтуорта. Секретарша сообщила, что его нет на месте. Не на шутку обеспокоенная, она дважды звонила Уэнтуорту домой, но там никто не отвечал.

Кроме того, она набрала свой домашний номер и проверила автоответчик. На нем висело какое-то путаное послание от Анны Стерлинг, которая, похоже, была очень расстроена. Монти тут же перезвонила ей, но всего лишь наткнулась на ее автоответчик. Анна сделала еще одно сканирование? И увидела что-то ужасное? Или почувствовала первые проявления вируса, который в конечном счете убьет ее?

И теперь она смотрела, как Коннор изучает маленький диктофон, который он прошлой ночью купил в аэропорту Даллеса для того, чтобы сделать несколько копий ленты ее отца. Он поднес его к уху, послушал и тут же стал печатать, словно делая расшифровку.

На часах было 11:30. По подсчетам Табиты, последний рейс из Вашингтона должен был приземлиться пару часов назад. И кто бы ни следил за ними в зале прибытия, к этому времени он уже должен был бы выдать себя. Тем не менее они продолжали ждать, чтобы повысить свои шансы выскользнуть незамеченными.

Со вчерашнего утра Коннор почти ничего не говорил; каждый раз, как Монти открывала глаза во время прерывистого сна на неудобном сиденье в салоне самолета, он все так же сидел, склонившись над экраном, заполняя его рядами цифр, букв и символов, в которых она смутно опознавала какой-то код программирования.

У Коннора был план.

У нее тоже был план. Правда, ее энтузиазм по его поводу таял и тускнел, но тем не менее пока еще присутствовал. Сэр Нейл Рорке.

Его личность пользовалась всеобщим уважением. Он возглавлял благотворительные фонды, патронами которых были королева-мать и принц Чарльз. Королева удостоила его рыцарского звания. Он был председателем правительственного мозгового центра и фотографировался с Джоном Мейджором. Сэр Нейл будет потрясен, узнай он, что происходит в компании, номинальным председателем которой он считается.

Иначе

и быть не может, потому что он был единственной опорой, на которой зиждились все ее надежды. Единственным человеком, у которого имелось достаточно связей, чтобы пресечь то влияние, которым Левайн пользовался в полиции. И конечно же он относился к тем людям, у которых на первом месте нравственные принципы. Невзирая на то, какие акционеры входили в его компанию.

Но прежде чем она обратится к Рорке, ей необходимо убедиться, что Уэнтуорт, живой и здоровый, находится в редакции, и передать ему копии диктофонной ленты и распечатку «Досье Медичи». Правда, пока ее план носил академический характер. То есть все зависело от Коннора.

Он встал и постарался поймать ее взгляд.

— О'кей, — сказал он. — Уносим ноги отсюда.

Они обменялись взглядами. Коннор положил свою сумку на багажную тележку и снялся с места. Пятью минутами позже Табита Донахью сделала то же самое. Монти подождала еще пять минут и покатила свою тележку с багажом.

В зале таможенного досмотра она прошла зеленым коридором, а когда покинула его, Коннора и его матери уже не было видно.

На такси она добралась до «Шератона», где ее ждал заранее заказанный номер.

Через тридцать минут она уже была на трассе М-4, сидя за рулем маленького «ровера» темно-багрового цвета. Стоял прекрасный солнечный день, и она подумала, что не по сезону тепло.

Внезапно она почувствовала острый укол в голове и на мгновение испугалась, что снова подверглась нападению. Но острота укола смягчилась, превратившись в тупую ноющую боль. Это все усталость, и ничего больше, подумала она. Кроме того, небольшое обезвоживание; рот у нее пересох, и она мечтала о глотке воды. Монти приостановилась, чтобы опустить окно. Скоро все наладится.

Синий «ниссан» Губерта Уэнтуорта стоял перед гаражом, и при виде его Монти испытала облегчение, если не считать, что слегка удивилась, увидев машину у дома в два часа дня. Портьеры в гостиной были опущены. Она нажала кнопку звонка, но реакции не последовало. Тогда Монти взялась за медный дверной молоток и с силой опустила его. Без ответа.

Монти обошла дом, оказавшись у задних дверей. На ступеньках стояли две пинты молока. Она громко постучала и почему-то решила взяться за дверную ручку. К ее удивлению, дверь приоткрылась.

Помявшись на пороге, она тем не менее вошла в дом и с удивлением услышала разговор. Она замерла на месте, прислушиваясь. Мужчина, голоса которого она не знала, распространялся о человеческих отношениях и физической привлекательности:

«Мы совершенно не понимаем, как много мы должны нашим родителям. Например, любовь к определенному цвету кожи. Мы считаем совершенно естественным…»

Телевизор, догадалась Монти. Набрав в грудь воздуха, она крикнула:

— Мистер Уэнтуорт? Алло?