Алхимия убийства
Шрифт:
Жюль вдруг смотрит в окно, и наступает гробовая тишина.
Я ненавижу тишину, поэтому спрашиваю:
— Что-то случилось?
Жюль отвечает не сразу. Он медленно поворачивается ко мне.
— У меня была привычка предсказывать будущее. Слишком часто происходит что-нибудь неладное.
Моя интуиция звонит как церковные колокола. Демон, с которым Жюль ведет борьбу, появился снова. Я прикусываю губу, чтобы не задавать вопросов, но справиться с собой нет сил, и я опять открываю рот, чего не следовало бы делать.
— Жюль, вчера вы сказали нечто такое, что не оставляет меня
— Нет, не можете.
Он отвечает резко, очень резко, и, как ни странно, его слова причиняют боль. Он снова поворачивается к окну, а я, опустив глаза, смотрю на свои руки. Мне очень не нравятся неловкие ситуации, как эта, и хочется, чтобы мы скорее добрались до места назначения.
33
Здания института напоминают университетские — один кирпич красный, другой серый. Гладкие каменные ступени ведут к широкому, внушительному входу, от которого идет длинный коридор через все здание. Проход широкий, с высоким, до шести метров, потолком. Здесь царят спокойствие и благоговение. Тишина и величественность, как в старом досточтимом университетском коридоре.
Жюль отдает визитную карточку администратору и сообщает:
— Жюль Верн к доктору Пастеру.
Администратор смотрит на него с удивлением.
— Без бороды, — добавляет Жюль.
Я спрашиваю его после ухода администратора:
— Что вы написали на обратной стороне карточки?
— Два слова: «черная лихорадка». Должен предупредить вас: не удивляйтесь тому, как выглядит доктор Пастер. Он пережил несколько ударов, состаривших его. Если не ошибаюсь, ему шестьдесят семь лет, но выглядит он старше. И не обижайтесь, если он не подаст руки.
— Не обижусь. Он никому не подает руки. Он считает, что при рукопожатии передаются микробы. Но я не согласна. Заразиться простудой или другой болезнью, пожав кому-то руку, — мне кажется, это просто нереально.
Жюль снова смотрит на меня с удивлением.
— Мадемуазель Браун, вы не перестаете поражать меня.
— Спасибо.
— У вас невероятно широкие познания… и совершенно неподкрепленные суждения. Но мой вам совет: ни о чем не говорите, что это нереально. — По лицу Жюля пробежала тень. Как в тот раз, когда он сказал, что приехал в Париж убить человека. — Я писал о вещах, не представляя, что они когда-нибудь станут реальностью, и они стали. Помните об этом в то время, как вы ищете вашего доктора Блюма.
Я уже собираюсь ответить на его замечание о «неподкрепленных суждениях», как входит администратор и говорит, что доктор Пастер примет нас.
Высокие двойные двери в вестибюле ведут в личные апартаменты доктора Пастера. Стены в коридоре обклеены красными обоями и обрамлены весьма изящно бордюром из темного дерева. Этот пассаж намного уже, чем основной, по которому мы шли, но потолок такой же высокий, да и двери не меньше трех с лишним метров в высоту.
Простой и торжественный зал кажется символичным для человека, с которым мы пришли встретиться. Кто-то мог бы подумать, что его апартаменты должны бы находиться в более изолированном месте, но, по моим предположениям, они подходят для человека, чья жизнь целиком посвящена
Администратор просит нас подождать в общей комнате. Любопытство толкает меня совать нос везде и всюду, а Жюль ворчит.
— В следующий раз, когда я возьму вас с собой куда-нибудь, буду водить вас на поводке, — грозит он, но я чувствую, что он не так уж и сердится.
Обстановка в общей комнате формальная. Мягкие стулья, подставки для ламп, столики, заставленные безделушками и произведениями искусства. Хотя в комнате есть камин, она больше напоминает зал для приема гостей, чем место, где можно сбросить тапочки и отдохнуть. На одной стене большой портрет Пастера с маленькой девочкой.
— Его внучка Камилла, — говорит Жюль. — Это подарок от пивоваренного завода «Якобсен Карлсберг», где впервые был внедрен процесс пастеризации.
На другом конце коридора большая столовая, которая производит впечатление, что она скорее предназначается для проведения совещаний, а не для приема пищи. Первое, что бросается в ней в глаза, — это потускневший портрет Пастера в полный рост; он изображен в своей лаборатории со склянкой в руке, в которой находится засушенный спинной мозг кролика, зараженного бешенством.
— Он был написан финским художником Эделфельтом. Как вы видите, левой рукой Пастер опирается на стопку книг. Его рука была парализована после одного из ударов.
Я испытала большое уважение к этому человеку и восхищение им еще до того, как мы встретились. Он так увлечен своей работой, что даже физический недуг не сломил его.
— Этажом выше спальни и личная гостиная, а первый этаж — для приема гостей.
В конце коридора рядом с дверью, ведущей в кабинет Пастера, большое окно. Оконное стекло с тонкими красными, сине-зелеными и пурпурными прожилками. Перед окном странная скульптура: женщина бьет солдата прикладом винтовки. Называется она «Quand m^eme».
— В переводе это приблизительно значит «Тем не менее», — объясняет Жюль. — Эльзасская женщина против прусского солдата — это должно символизировать, что немцы оккупируют Эльзас-Лотарингию с 1879 года. Пастер преподавал в Страсбурге, крупнейшем городе в Эльзасе. Скульптура в доме Пастера — выражение его патриотизма и того, что, по мнению Франции, район находится под иностранной оккупацией.
Администратор возвращается и проводит нас в кабинет Пастера.
— Примите его извинения, он сию минуту вернется.
Кабинет Пастера не такой, как я ожидала. Я представляла себе, что у всемирно прославленного ученого, руководящего известным институтом, должен быть огромный кабинет, но он довольно небольшой и только подтверждает, что интересы его хозяина — в лаборатории с пробирками и микроскопами, а не в комнате, забитой книгами.
В кабинете темно-зеленые стены обрамлены бордюром из темного дерева. На окнах портьеры из темно-красного бархата. Ковры с восточными мотивами на коричневом деревянном полу. Спокойную цветовую гамму нарушает белый потолок, он, пожалуй, высоковат, чтобы добавить света пространству, и высокое зеркало до потолка от полки камина из красного мрамора.