Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
Бабаев ощупал бок, посмотрел на окровавленные пальцы. Почти добрались, мелькнула мысль. Теперь бы здесь пройти… Он чувствовал, как истекает его время. Оно уходило с каждой секундой, с каждым выстрелом, с каждой каплей крови. Рана и полегчавшая сумка напоминали, что времени осталось всего ничего.
– Гранаты, – сказал он Гутытку. – Расчистим путь.
Биллиардную наполнил грохот взрывов, сизый дым взметнулся в воздух. В ответ затрещали автоматы. Дубовые столы и шкафы были хорошей защитой для стрелков, и через секунду Бабаев понял, что выживших трое. Он пошарил в сумке. Гранат больше не было, остался один рожок для «кипариса».
Он
– Кончились, – сказал тот, снимая с плеча «громобой». – Но мы пройдем, ата. Дед Мойше говорил…
Внезапно, не закончив фразы, он ринулся в комнату с ружьем наперевес. Грохнуло будто из пушки, выстрел опрокинул шкаф, кто-то застонал, раненый или придавленный тяжелой мебелью. Гутытку выпалил снова, потом его грудь перечеркнула автоматная очередь.
Бабаев не увидел, как погиб джадид – бежал вдоль стены, чтобы добраться до стрелков, сидевших за баррикадой. Вероятно, это были люди хладнокровные и опытные, и хоть Гутытку их отвлек, Бабаеву тоже досталось – в левую руку, у локтя. Но он успел их обойти, вскинул «кипарис», послал короткую очередь и попытался сменить магазин. Не удалось – левая рука висела плетью.
Впрочем, бой завершился: два охранника лежали с пробитыми затылками, третий, раненый, стонал и ворочался под шкафом. Бабаев бросил «кипарис», вытер пот со лба и потащил из кобуры пистолет. Затем направился к раненому.
Тот перестал стонать. Его лицо было бледным, на губах вздувались кровавые пузыри.
– Бабаев… – прохрипел раненый. – Теперь я узнал тебя, Бабаев…
Превозмогая боль, Али Саргонович склонился над ним.
– Встречались? Ты кто, хадидж?
– Литвинов… В академии вместе учились…
– Не помню такого, – сказал Бабаев, щелкая предохранителем. – Я учился с достойными людьми. А ты – верблюжий плевок!
– Убьешь меня, Бабаев? Вижу, убьешь… – Улыбка, похожая на гримасу, исказила лицо раненого. – Но и тебе не жить! Я вызвал помощь… С периметра сюда бегут и с территории… все, кто остался… а их немало… Прикончат тебя, Бабаев!
– Тогда нужно поторопиться, – молвил Али Саргонович и выстрелил Литвинову в лоб. Потом направился к двери в стеклянной стенке.
Воздух за нею благоухал сладкими ароматами. Слева мерцала и переливалась под светом ламп вода в бассейне, виднелись шезлонги и легкие столики, справа, за широким проемом, лежал тропический сад: пальмы, магнолии, рододендроны, усыпанные алыми бутонами, кактусы и прочая экзотика. Оттуда доносились голоса, то резкие, то визгливые – вроде бы спорили или ругались, перебивая друг друга и переходя на крик. Но, если не считать этого назойливого шума, сад был великолепен. Сверху свисали лианы, закрепленные на невидимых нитях, из-за кустов и древесных стволов выглядывали мраморные нимфы и фавны, у подножий статуй буйно и ярко пламенели розы, расстилались голубыми коврами гиацинты, и от запаха цветов и зелени кружилась голова. Вдаль, петляя и извиваясь, убегала дорожка, выложенная лиловыми плитками, и около нее стояли скамьи, тоже мраморные, старинные, помнившие средневековье, а может, и эпоху Рима. Дополняя чудесный вид, играли над зеленью водные струи и сиял подвешенный у потолка хрустальный шар.
– Райские сады, – пробормотал Бабаев. – Только не праведники в них, а демоны…
Он направился в сад, вошел и огляделся. В мягких креслах под пальмами сидели четверо. Он никогда их не видел, но помнил их лица, помнил каждую
Одного не хватает, подумалось Бабаеву. Не дал Аллах полного счастья…
Они смолкли при его появлении. Злоба, перекосившая лица, сменилась ужасом. Трое поднялись, один остался в кресле – должно быть, ноги отказали.
Долгие секунды Бабаев смотрел на них, потом бросил пистолет и неловко потянул с плеча ружье. Левая рука висела, перебитая у локтя, под ребрами пульсировала боль, но это было не важно. Уже не важно. Он знал, что не промахнется.
Сидевший в кресле человек хрипло произнес:
– Мы можем договориться… можем обсудить любую компенсацию…
– Не можем, – ответил Бабаев.
– Но вы же не станете стрелять в безоружных! Это… это убийство!
– Ты все понял правильно, шармута-хаволь.
Он вскинул ружье и нажал на спуск. «Громобой» рявкнул – раз, другой, третий, четвертый…
Бабаев развернулся и покинул сад. В биллиардной постоял над телом Гутытку, шепнул: «Прощай, джадид…» – и потащился к выходу. Шел он медленно и трудно; перед глазами висел туман, под ребрами жгло, одежда промокла от крови. Должно быть, печень все-таки задели…
На площадке, среди мертвых тел, среди пылающих машин и бензиновых луж, метались охранники, вызванные Литвиновым. Лаяли псы, орали люди, гудело пламя, мелькали лучи фонарей, скрипели под башмаками обгорелые останки…
Бабаев этого не видел – мгла, застилавшая взгляд, сделалась гуще. За этой мглой его поджидала афсунгар. Стояла, улыбалась, манила…
На лестнице он бросил ружье, опустился на ступеньки и спустя минуту умер. Но охранники долго боялись подойти к нему.
Директор ФСБ и президент сидели напротив друг друга за маленьким столиком, приставленным к большому письменному столу. По традиции, не столь уж давней, зато прочной, это служило знаком доверия и взаимопонимания. В более официальных случаях, планируя разнос или мелкую выволочку, президент располагался за большим столом. В политике многое говорит без слов – в том числе, дистанция между собеседниками.
– Наградить посмертно, – сказал президент. – Я воздержусь от оценки его последних действий – я имею в виду… мм… прискорбный инцидент, случившийся в Пущино. Не исключаю, что это ошибка, но кто знает?… Ошибки иногда необходимы… особенно такие… – Помолчав, он произнес твердым голосом: – Наградить! Звание героя России и Золотая Звезда… Думаю, это будет верной оценкой его заслуг. Вы со мной согласны?
– Разумеется, Сергей Сергеевич, – откликнулся директор ФСБ. – Вот только кому вручим награду? У него ни семьи, ни родственников.
Президент секунду размышлял.
– Поищите. Если родственников – достойных родственников! – не найдется, вручить награду спикеру Думы на вечное хранение. Пусть передаст преемнику Бабаева вместе с его кабинетом и всеми незавершенными делами. Надеюсь, вы понимаете, что операция должна быть продолжена?
– В этом нет сомнений, – сказал директор ФСБ.
– Ваши рекомендации?
Наступила пауза. Затем директор произнес:
– Али Саргонович был ярким человеком, мужчиной колоритной внешности и превосходным стрелком. Трудно подобрать ему замену! Трудно, но можно. Я бы предложил Лопеса Петрова-Ибарурри, нашего резидента в Аргентине. Конечно, если вы не возражаете.