Алиби-клуб
Шрифт:
Мои ноги буквально приросли к полу, я ничего не могла поделать и продолжала смотреть прямо на Эварда Эстеса и Беннета Уокера.
Отец занимал внимание окружающих беседой и меня пока не замечал. Его волосы полностью поседели, лицо немного осунулось, но, несмотря на это, в моих глазах он выглядел как раньше – высокомерным, интеллигентным, и в своей стихии перед камерами.
В этот момент меня одолевала смесь разнообразных и выбивающих из душевного равновесия эмоций. Как и в случае с Беннетом, я не хотела ничего чувствовать при встрече с отцом, первой
Гнев, возмущение, вина, и то разрушительное чувство неполноценности, которое я всегда испытывала, когда он смотрел на меня холодным, неодобрительным взглядом. Взглядом, которым он посмотрел мне в глаза сейчас, сидя за столом с насильником и возможным убийцей, двадцать лет назад разбившим мой мир вдребезги.
– Елена, – произнес отец с тем привычным тонким намеком на снисходительность, словно король снизошел до беседы с чернью. Глаза начало жечь, и я разозлилась на себя. Но у меня были всего лишь доли секунды, чтобы осознать: несколько камер и фотоаппаратов, намеревавшихся сделать из моего отца, т.е. Беннета Уокера, одиннадцатичасовые новости, качнулись в мою сторону, поняв, кто я такая.
Я оказалась в ловушке. Можно уйти и выглядеть трусихой или остаться и сразиться с ними обоими. Принимая во внимание варианты, выбора в принципе не было. Пришлось погрузиться глубоко в себя, чтобы не потерять самообладание.
До отца оставалось не больше пяти метров. Я сделала в его направлении шаг, другой.
– Эдвард, – отозвалась я, в точности копируя его тон.
И заметила, как он почти неуловимо стиснул зубы. Я перестала называть его отцом, когда мне исполнилось двенадцать – ненавистный ему вызов. Он не имел надо мной власти.
Наказывал меня за неуважение снова и снова. Я ни разу не дрогнула. Единственное, что имело для меня значение – это лошади, но Эдвард не мог лишить меня общения с ними, потому что это плохо отразилось бы на нем самом и выставило тираном, кем он на самом деле являлся.
Я посмотрела на Беннета и перевела взгляд обратно на отца.
– Как в старые времена, – протянула я. – Беннет, разрушивший жизнь женщины; ты, оправдывающий его действия; и я на стороне правды.
Эдвард разозлился на меня, но никогда не показал бы это на публике. Он поднялся со стула, как любой другой джентльмен на его месте, Беннет продолжал сидеть и дуться.
– Будь осторожна, Елена, – очень тихо произнес отец.
– Будь осторожна? – переспросила я так громко, чтобы все услышали. – С какой стати? Ты мне угрожаешь?
– Ты же не хочешь высказывать ничего клеветнического, – продолжал он тихим голосом, каким мог бы разговаривать с малым ребенком.
Я рассмеялась и послала ему сардоническую полуулыбку:
– Это всего лишь клевета, если только она не окажется правдой.
Затворы видеокамер и прочие устройства словно с ума посходили.
Эдвард с печальным видом покачал головой.
– Позор, что ты стала такой озлобленной.
Великодушный
– Что тебя разочаровывает? – спокойно спросила я. – Я именно такая, какой ты меня сделал.
Он изобразил вздох настрадавшегося родителя.
– Тебе не следует расстраиваться, Елена. Это не пойдет тебе на пользу.
Намекает на мою психическую нестабильность.
– Что ж, отец, – произнесла я настолько ядовито, что ему никогда не захочется снова услышать это слово, – стоит мне подумать, что ты не можешь разочаровать меня больше, чем уже разочаровал, тебе удается отыскать новый способ. Мои поздравления.
Я повернулась к нему спиной и пошла прочь.
– Я передам от тебя наилучшие пожелания твоей матери, – бросил он вдогонку. – Если хочешь, чтобы я это сделал, конечно же.
Я продолжала идти. Мне определенно плевать, что люди посчитают меня неблагодарным ребенком. Когда-то они думали обо мне гораздо худшие вещи.
– Мисс Эстес!
– Мисс Эстес!
Я подняла руку, показывая, что не намерена общаться с прессой. Пытаться последовать за мной в дамскую комнату они не стали.
Когда я осталась одна, головокружение ударило в полную силу, тело сотрясала дрожь, на коже выступил пот. Меня стошнило, я сполоснула рот, плеснула в лицо холодной водой. В зеркало я не смотрела, страшась увидеть в своих глазах уязвимость. Я возненавижу себя за это чувство.
Еще раз прополоскав рот, я отыскала в сумочке мятные леденцы.
Наконец выйдя в коридор, я оказалась в одиночестве. Шакалы побежали обратно к отцу в надежде отхватить от него кусок мяса.
Когда я повернулась в сторону террасы, там стоял Барбаро и смотрел на меня.
Мое зрение заволокло красной пеленой, я пошла прямо на него, приблизившись лицом к лицу.
– Ты подлый сукин сын! – прошипела я, пытаясь сдержать собственный голос. – Дрянь, крысеныш, сукин сын! Ты меня подставил!
– Нет! Елена, клянусь! – уверял он.
Я послала Барбаро взгляд, полный такого отвращения, что тот вполне мог его убить.
– Елена! Пожалуйста! – умолял он, хватая меня за руку, когда я от него отвернулась. Я вырвалась из его хватки. Кровь ревела у меня в ушах. Хлопнув боковой дверью, ведущей к наружной лестнице, я начала подниматься. Я знала, что он позади меня, и продолжала идти.
– Я не знал, что они здесь, – оправдывался Барбаро, поспевая за мной.
Я направилась к стоянке.
– О, пожалуйста! Ничего лучше придумать не мог?
– Это правда! Клянусь! Я бы так с тобой не поступил!
– Почему нет? – спросила я, наконец останавливаясь и поворачиваясь к нему лицом. Сейчас мы находились на порядочном расстоянии от здания и частично скрыты деревьями.
– Почему бы ты не стал так поступать, Хуан? Джим Броуди – твой хлеб с маслом. Я должна поверить, что ты не подставил бы меня, даже если бы он тебя попросил? Беннет – твой друг. Ты не помог бы ему, обратись он к тебе за помощью? Уже помог, и совершил поступок гораздо более вопиющий, чем застал меня врасплох.