Алиенист

Карр Калеб

Крайцлер тяжело вздохнул, однако начал:

– Теория индивидуального психологического контекста, которую я разработал…

– Оголтелый детерминизм! – вспыхнул Комсток, не в силах сдержаться. – Мысль о том, что поведение каждого человека всецело подчиняется шаблонам, заложенным в детстве и юности, – это противоречит свободе и ответственности! Да, я заявляю, что это чуждо идеалам Америки!

По новому раздраженному взгляду Моргана рука епископа Поттера успокаивающе легла на плечо цензора, и он погрузился в недовольное молчание.

– Я никогда, – продолжал Крайцлер,

не отрывая взгляда от Моргана, – не оспаривал той мысли, что человек должен отвечать за свои действия перед законом, за исключением случаев подлинных душевных заболеваний. И если вы проконсультируетесь с моими коллегами, мистер Морган, то обнаружите, что мое определение оного намного консервативнее, нежели у многих. Что же до понятия, которое мистер Комсток небрежно назвал свободой, у меня нет против него возражений в политическом или правовом смысле. Но психологические дебаты вокруг концепции свободы воли, боюсь, – гораздо сложнее.

– А что вы думаете об институте семьи, доктор? – жестко, однако без тени порицания спросил Морган. – Я слышал, многие достойные люди, включая здесь присутствующих, высказываются сейчас об этом с сильной тревогой.

Крайцлер пожал плечами, гася окурок.

– О семье как социальном институте я думаю крайне мало, мистер Морган. Мои исследования сосредоточены на множестве грехов, которые часто скрываются за структурой семьи. Я пытался выявлять эти грехи и устранять их воздействие на детей. И за это просить прощения не стану.

– Но зачем нужно вычленять для этого семьи в нашем обществе? – взвыл Комсток. – В мире так много мест, где преступления…

Морган внезапно поднялся из-за стола.

– Благодарю вас, джентльмены, – сказал он цензору и церковникам тоном, не терпящим возражений. – Инспектор Бёрнс проводит вас.

Комсток выглядел ошарашенно, однако Поттер и Корриган, судя по виду, неплохо знали манеры хозяина дома: они удалились из кабинета с завидной скоростью. Наедине с Морганом мне стало куда легче – то же можно было сказать и про моего друга. При всей безграничности и загадочности влияния, оказываемого Морганом на эту часть света (вспомнить хотя бы, что годом ранее он фактически в одиночку спас правительство от финансового краха), в его образованности и широте взглядов что-то успокаивало.

– Мистер Комсток, – произнес Морган, опускаясь в кресло, – богобоязненный человек, но с ним решительно невозможно разговаривать. Вот вы, доктор… Хотя из вашей речи я понял очень немногое, мне кажется, что вы тот человек, с которым можно вести дела. – Он разгладил сюртук, тронул усы и продолжил: – Настроения в городе изменчивы, джентльмены. Намного более изменчивы, я подозреваю, чем вам представляется.

Я понял, что настал момент проверить мои догадки.

– Вот почему здесь епископы, – сказал я. – В трущобах и гетто куда больше проблем, чем о том пишут в газетах. Намного больше. А их, надо полагать, волнуют деньги.

– Деньги? – растерянно повторил за мной Крайцлер. Я повернулся к нему.

– Они не

прикрывают убийцу. Им вообще до него нет дела. Их пугает реакция иммигрантов. Корриган боится, что они разозлятся так, что начнут прислушиваться к Келли и его дружкам-социалистам, а потому перестанут ходить по воскресеньям в церкви и расставаться там со своими жалкими сбережениями. Грубо говоря, этот человек жутко боится, что он не успеет закончить свой чертов собор, не говоря уже о прочих святых начинаниях, которые он уже наверняка себе напланировал.

– А Поттер? – спросил Крайцлер. – Вы же, помнится, сами говорили, что у епископальной церкви немного приверженцев в этой среде.

– Говорил, – ответил я, улыбнувшись краем рта. – Немного. Но у этих заблудших душ есть кое-что ценнее, и я последний осел, что забыл об этом. Возможно, мистер Морган поведает нам, – я повернулся к огромному столу и обнаружил, что Морган пристально смотрит на меня, – кому на самом деле принадлежат почти все трущобы в Нью-Йорке?

Крайцлер резко выдохнул.

– Понимаю. Епископальной церкви.

– В церковной деятельности нет ничего незаконного, – быстро сказал Морган.

– Еще бы, – ответил я. – Но им придется туго, если жители этих трущоб вдруг восстанут и потребуют лучшего жилья, разве нет, мистер Морган?

Финансист молча посмотрел в сторону.

– Но я все еще не понимаю, – озадаченно произнес Крайцлер. – Если Корриган и Поттер так боятся последствий этих преступлений, почему они препятствуют раскрытию дела?

– Нам сообщили, что это дело невозможно раскрыть, – ответил Морган.

– Но зачем мешать попытке его раскрыть? – настойчиво спросил Крайцлер.

– Потому, джентльмены, – раздался тихий голос у нас за спиной, – что пока дело считается нераскрываемым, никого нельзя обвинить в том, что его не раскрывают. – Да, это снова был Бёрнс: он вошел в комнату настолько бесшумно, что мы его не заметили. Этот человек и вправду умел действовать на нервы. – Черни, – сказал он, подходя к столу Моргана и вынимая из коробки сигару, – дадут понять, что такие вещи случаются. И в этом нет ничьей вины. Мальчики сворачивают на скользкую дорожку. Мальчики умирают. Кто убивает их? Зачем? Невозможно определить. Да и нет нужды. Вместо этого внимание публики сосредоточивается на более простом уроке. – Бёрнс чиркнул спичкой по туфле и раскурил сигару, чей кончик ярко вспыхнул. – Живи по закону и ничего плохого не случится.

– Да черт возьми, Бёрнс, – мы ведь можем решить это дело, если вы просто перестанете нам мешать. Да не далее как вчера ночью я…

Крайцлер крепко схватил меня за руку, не дав закончить. Бёрнс медленно приблизился к моему креслу, наклонился и выдохнул дым мне в лицо.

– Вчера ночью вы – что, Мур?

В такой момент невозможно забыть, что перед тобой человек, который собственноручно избивал до беспамятства подозреваемых и настоящих преступников, который прославился в Нью-Йорке и на всю страну своим методом, который сам назвал «допросом третьей степени». И в то же время я понимал, что уступать сейчас нельзя.