Алина

— Ну, дед, ты даешь!

— Девки дают. Я правду говорю.

Сергей усмехнулся и хлопнул по столу. Звякнула посуда.

— Я щас.

От самогона двоилось в глазах. Сергей, покачнувшись, встал и вышел с кухни. Дед проводил его слезящимися глазами, почесал грудь и потянулся за «Беломором».

— Вот, мать, ни во

Он закурил и уставился на жену сквозь густую пелену дыма.

— Дурак молодой!

— А как тебе верить? Напоил парня. И сам вон — пьяный. А он навестить приехал. И никто, кроме Сережки не приезжает.

— И ты — дура.

Они умолкли. За окном раскачивались тяжелые ветви старых яблонь, похожие на гигантских змей в свете единственного на всю улицу фонаря. Громко тикали часы. Шумела печь. Папиросный дым приведением плыл по полу к стене, за которой стоял — темный и неприветливый — октябрь, такой как вчера и такой же, как сотню лет назад. Время застыло, новый век заблудился среди окружающих деревню лесов, и лишь слабые отголоски его доносились из динамиков старого радиоприемника.

Дед, щурясь, протянул руку и быстрым движением стряхнул пепел в пустую консервную банку.

Скрипнула дверь, и на пороге появился Сергей в сопровождении волны холодного ночного воздуха.

— Нет у вас тут вампиров. Я проверил.

— На вот — закуси, — засуетилась бабка, придвигая к нему тарелку с дымящейся паром картошкой.

Дед, не торопясь, загасил папиросу в пепельнице.

— Я говорил не вампиры, а упыри.

— А! Какая разница!

Сергей придвинул к себе стопочку и уставился на нее, как будто видел впервые в жизни.

— Есть разница. Вампир кровь сосет, а упырю она не нужна. Он сожрет целиком, как курицу.

— Людоед значит.

— Какой людоед? Говорю — упырь! Он жрет все, что увидит. Нюхом чует. От него не сбежать — все равно найдет.

В разговор вмешалась молчавшая до поры бабка.

— Здесь раньше целое поселение упырей было.

— Верно. Имелось такое, — подтвердил ее слова дед.

— И куда делось?

Сергей опрокинул стопку, поморщился и закусил черным хлебом.

— Колами всех попротыкивали?

— Нет. Зачем? Они сами ушли. А до поры жили здесь мирно. Дом у них здесь был все-таки.

— А жрали чего?

— Всего понемногу. Говорят, даже женились между людей.

— Да ну?

— Да. И дети у них рождались. Человек или упырь — по-разному бывало.

Бабка покачала головой.

— Нет. Люди не рождались — только упырь или полушка.

— Чего-чего?

— Наполовину человек — наполовину упырь.

Дед согласно кивнул.

— И метку они ему на лбу ставили, чтобы люди не трогали.

— Ну, а с рожи-то он какой, ваш упырь?

— На человека похож. Сразу и не различить.

— А есть какие-нибудь признаки?

— Как не быть — запах, к примеру. Пахнет от упыря по-скотски. И глаза у него странные — один зрачок больше другого. И ест не как люди — все больше сырое. Много всего.

Сергей глянул на часы и отодвинул тарелку.

— Ладно. Я спать. Завтра рано

— Давай, милый, иди.

— Как бы мне от ваших сказок кошмарик не словить.

— Мать, ты парашку ему с собой дай. Неровен час — обосрется.

Дед скрипуче засмеялся.

— Ну тебя, старый дуралей!

— Да, дед!

Сергей встал.

— Спокойной ночи.

Утро выдалось прохладное, влажное и прозрачное, словно вымытое родниковой водой. Высокие березы раскланивались с ветром, роняя росу в увядающую траву. Оглушительно кричали птицы, разбуженные ярким солнцем. Сергей шел по дорожке среди оживающего утреннего леса и рассеянно смотрел по сторонам. От вчерашнего разговора у него осталась больная голова и смутные воспоминания о всякой сказочной нечисти. Дорога была пустынной и долгой.

От деревни до электрички проходил грунтовой тракт по ширине едва больше легковой машины. Он огибал лес большой дугой, вливаясь в шоссе, а оттуда оставалось еще немного пути до платформы. Суммарно — Сергей измерил это накануне утром — получалось около восьми километров. Тогда же он заметил на топографическом листе еще одну тропинку — она проходила напрямую через лес почти до самой платформы. Экономия составляла три километра. И теперь он шел и неспеша размышлял, стоит ли попытать счастья или лучше не рисковать.

Солнце медленно поднималось, сияя сквозь голые кроны, словно карабкалось ввысь, к себе на небо, по высоким стволам. С каждым шагом рюкзак казался все тяжелее. Дорога вильнула и показалась боковая тропинка — узкая, почти невидимая летом, в середине октября она выступила из пожухлой травы, словно проявилась фотография. Она была. И звала к себе. Короткий путь.

Сергей остановился. Перспектива выбора, которая раньше была чем-то отдаленным и неконкретным, теперь сменилась реальным предложением. Стоило подумать. Он поставил рюкзак, вытащил карту и еще раз посмотрел на тропу. Та извивалась тонкой пунктирной линией, змеей ползла прямо через лес.

«На карте зря рисовать не будут!», — решил он.

Где-то вдалеке застрекотал дятел.

Сергей взвалил рюкзак на плечо и решительно свернул на тропу, а деревья молча сомкнули свой строй у него за спиной.

Минуло полчаса. Идти стало как будто легче. Чистый лесной воздух ослабил похмелье, и с каждым новым шагом Сергей ощущал, как к нему возвращаются силы. Настроение заметно улучшилось. Он разговаривал сам с собой, отмечая свое верное решение, незашореный взгляд и готовность рисковать ради победы. С таким замечательным расположением духа он добрался до огромной раздвоенной осины и остановился. Тропинка, и без того уже ставшая едва различимой, уперлась в темный, покрытый щетиной мха ствол и пропала. Впереди простирался нехоженый лес, молчаливый и равнодушный. Сергей обернулся, тщательно выругался, помянув всех топографов, и оперся рукой об осину. Теперь предстояло решить, что делать дальше: вернуться или попробовать дойти до станции, ориентируясь по солнцу. Хорошее настроение улетучилось.