Алия
Шрифт:
Держу письмо твое в руках.
Как отвечать- пока не знаю.
Тоскливой скуки близок крах,
Раз я в дорогу выезжаю.
Несется поезд встречный за окном,
И
И где-то позади мой дом.
Что сердце мне твое ответит?..
У нас было целых десять дней – самых счастливых дней в той моей жизни. В жизни, в которой я ещё был гражданином Советского Союза, пусть разваливающегося, но позволившего мне свободно ездить из России на Украину и обратно.
Через три дня ежедневных свиданий я признался ей в любви. Ещё через день мы целовались, и я точно знал: чувства взаимны.
Милая, любимая, родная.
Нет. Счастья большего,
Чем быть с тобою я не знаю.
Всю ночь мечтаю вновь тебя обнять,
А днем пытаюсь сам себя сдержать.
Но это очень трудно мне дается.
Когда же счастье нам обоим улыбнется?
Когда мы сможем вместе быть всегда?
Когда взойдет счастливая звезда?
Ещё когда я только собирался на второе свидание с Нонночкой, мой дядя Ирин папа предупредил меня на полном серьёзе: "Виталик, они не поедут в Израиль. Ты зря тратишь своё время и потом будешь только расстраиваться. Найдёшь себе там другую девушку". И добавил в шутку: "Поверь моему опыту: все они одинаковые между ног, да и так – тоже". Но я не придал значения его словам, сердце подсказывало: это мой единственный шанс настоящей любви, а мозг сносило
Дни пролетели как миг, один светлый и неповторимый миг сумасшедшего счастья. Родители Нонны тоже осторожно намекнули: дочку не отпустят заграницу, максимум – в Россию. И когда Нонночка провожала меня на поезд, я спросил её об этом.
– Ты хочешь поехать со мной в Израиль?
– Хочу
– Ну тогда мы найдём решение и уговорим твоих родителей
– Не думаю, что мы сможем
– Почему?
– Они даже мою сестру не отпустили в Америку, когда та была замужем, и собиралась туда поехать с семьёй мужа…
– А без их согласия ты бы поехала? Ладно, не отвечай. Что-нибудь придумаем.
Я уехал в Саратов, пообещав вернуться на Новый год. Продолжалась наша переписка, я продолжал посвящать ей свои стихи, рисовал её портреты. Каждую неделю пытался дозвониться по телефону, иногда это удавалось, но связь тогда была ужасная. Да и письма шли иногда больше недели. За неделю я посылал два или три письма, а получал одно от Нонночки за предыдущую неделю. Такое редкое общение было невыносимо тяжело, но мы выдержали, а чувства не только не остывали, а наборот, подогревались нашими мечтами и воспоминаниями.
Когда я ехал в Винницу на Новый год, то был почти уверен: смогу уговорить родителей Нонночки отпустить её со мной в Израиль. Собирался сделать ей предложение выйти замуж. Спешил ещё и из-за ухудшения состояния моей мамы. Химиотерапия не помогала. Папа искал пути: как ускорить оформление выезда в связи с заболеванием.
Новый год мы с Нонночкой отмечали в доме у её сестры. Под утро пьяные гости разошлись. Нонночка немного умела гадать на картах, и я её попросил погадать на нас. Карты показали: мы поженимся. Это развеяло сомнения, придало нам уверенности и сил, и я пообещал: вечером сделаю ей предложение при родителях, чтобы они дали нам согласие на отъезд.
Конец ознакомительного фрагмента.