Аллан Кватермэн
Шрифт:
Декабря 23.
СОВЕТ КОНСУЛА
Прошла неделя со времени похорон бедного Гарри. Однажды вечером я ковылял по комнате и раздумывал, как вдруг позвонили у наружной двери. Спустившись с лестницы, я сам открыл дверь. Вошли мои старые друзья — сэр Генри Куртис и капитан Джон Гуд. Они уселись перед камином, где, я хорошо помню это, горел яркий огонь.
— Вы очень добры, что зашли ко мне, — сказал я, — не очень приятно гулять по такой погоде!
Они ничего не сказали, но сэр Генри молча набил свою трубку и наклонился
Капитан Гуд мало походил на нас. Коротенький, мрачный, очень коренастый человек, с мерцающими черными глазами, с вечным стеклышком в одном глазу. Я назвал его коренастым, но это сказано слишком мягко, скорее он дюжий человек. В последующие годы я должен, к сожалению, сознаться, Гуд начал очень некрасиво толстеть. Сэр Генри уверяет, что все происходит от праздности и обжорства. Гуду это не нравится, хотя он не может отрицать данного факта.
Некоторое время мы сидели молча, потом я зажег лампу, стоявшую на столе, потому что печальный полумрак в комнате сильнее нагонял тоску, наполнявшую сердце человека, похоронившего неделю тому назад все надежды своей жизни. Я открыл шкап, находившийся в стене, и нашел там бутылку виски, несколько бокалов и воду. Я люблю делать все сам, для меня невыносимо вечно видеть кого-нибудь около себя, под боком.
Куртис и Гуд сидели молча, я полагаю потому, что им нечего было сказать мне, что они рады были утешить меня своим присутствием, своим молчаливым сочувствием моему горю, так как это был их второй визит после похорон.
И это верно, что иногда, в тяжелые минуты тоски, нас лучше успокаивает молчаливое присутствие людей, чем разговор, который только раздражает. Мои друзья сидели, курили, пили виски с водой, я стоял у камина, также курил и смотрел на них. Наконец, я заговорил.
— Старые друзья, — сказал я, — как давно мы вернулись из страны Кукуана?
— Три года, — сказал Гуд. — Почему ты спрашиваешь?
— Я спрашиваю потому, что я довольно попробовал цивилизации. Я поеду обратно к дикарям!
Сэр Генри откинул голову на спинку кресла и улыбнулся своей глубокой, загадочной улыбкой.
— Как странно! — сказал он. — А, Гуд?
Гуд таинственно взглянул на меня
— Да, странно, очень странно!
— Я ничего не понимаю, — произнес я, смотря то на одного, то на другого, — и не люблю загадок!
— Не понимаешь, старый дружище? — сказал сэр Генри. — Я объясню тебе. Мы с Гудом шли сюда и толковали. Он говорил…
— Если Гуд что-либо и говорил, — возразил я саркастически, — он ведь мастер болтать. Что же это такое?
— Как ты думаешь? — спросил сэр Генри.
Я покачал головой. Как я мог знать, что болтал Гуд? Он болтает о массе вещей.
— Это относительно маленького плана, который я составил, — именно, если ты захочешь, мы можем отправиться в Африку, в новую экспедицию!
Я подпрыгнул при этих словах.
— Что ты говоришь? — воскликнул я.
— Да, я это говорю, и Гуд тоже говорит! Неправда ли, Гуд?
— Верно! — ответил джентльмен.
— Выслушай, старый дружище! — продолжал сэр Генри, заметно оживляясь.
— Я устал, смертельно устал от безделья, разыгрывая роль сквайра. Больше года я не могу найти себе покоя, как старый слон, почуявший опасность. Я вечно грежу о стране Кукуана, о рудниках царя Соломона и сделался жертвой непреодолимого стремления бежать отсюда, уверяю тебя! Мне до смерти надоело убивать фазанов и куропаток, я нуждаюсь в путешествии. Ты поймешь это чувство, — раз попробовал виски с водой, молока не возьмешь и в рот! Год, проведенный нами в стране Кукуана, кажется мне, стоит всех остальных лет моей жизни, сложенных вместе. Добавлю, что я глуп, что страдаю от этого, но помочь ничем не могу. Я скучаю и, более того, только и думаю убраться отсюда!
Он помолчал и продолжал.
— В конце концов, почему мне не ехать? У меня нет ни жены, ни родных, ни ребят, ни цыплят. Если со мной что-либо случится, то баронетство перейдет к моему брату Георгу и его сыну, как известно. Мне нечего делать здесь!
— А, я так и думал, что, рано или поздно, ты придешь к этому. Ну, теперь ты, Гуд, какие у тебя резоны для путешествия? Есть они?
— Да, — ответил торжественно Гуд, — я ничего не делаю без причины, и если тут замешана дама, то не одна, а несколько!
Я взглянул на него. Гуд — удивительно суетный человек.
— Что же у тебя? — спросил я.
— Если вы желаете знать, — хотя мне нежелательно было бы говорить о деликатном и лично касающемся меня деле, — я скажу вам: я начал слишком толстеть!
— Замолчи, Гуд! — сказал сэр Генри. — Кватермэн, скажи нам, что ты можешь предложить?
Я зажег свою трубку, прежде чем ответить.
— Слыхали ли вы, господа, о горе Кениа? — спросил я.
— Нет, я не знаю такого места! — отвечал Гуд.
— Слыхали ли вы об острове Ламу?
— Нет. Погоди. Не он ли находится почти в 300 милях к северу от Занзибара?
— Да. Слушайте. Вот что я предлагаю вам. Отправимся в Ламу, и оттуда надо сделать 250 миль до Кениа. От Кениа до Лекакизара еще 200 миль, или вроде этого, и там, я уверен, никогда еще не ступала нога белого человека. Затем, если мы пойдем дальше, то вступим в совершенно неизведанную область. Что вы скажете на это, друзья мои?
— Трудный план? — сказал сэр Генри задумчиво.