Алленберг
Шрифт:
Вспоминаю истории, которые мой дедушка рассказывал о войне, о нацистах, и по телу пробегает дрожь.
А что, если старик из Алленберга неправ? А что, если Кенигсберг всё ещё был жив, также как был жив Велау и другие прусские города? Они были живы вот в этих старых зданиях из красного кирпича, в этих кирхах, амбарах и обветшалых домах, даже в реках и озёрах, что были выкопаны ими – людьми другой нации. Нации, что взяла на себя право Бога, право решать, кто будет жить, а кто жить не должен. Для этого судилища было построено множество концлагерей –
Нет-нет, нельзя так всех под одну гребёнку. Всегда и во все времена были люди среди мрази и мрази среди людей. Ведь не все немцы были фашистами, не все хотели человеческой мясорубки.
Я тихо плакала.
Это было… Было очень давно… Почему же я думаю об этом сейчас? Почему старая полуразрушенная психушка заставила меня задуматься об этом?
Глава 4
Темно. Местами безлюдную улицу освещал тусклый свет уличных фонарей. В ночной тиши сонного города были слышны только постукивания каблучков изящных женских туфелек жёлтого цвета, сшитых по последней европейской моде.
Их обладательница, совсем ещё молодая женщина, спешила в сторону Гроссе Крангассе 2 . Её стройная фигурка в светящемся голубом платье была заметна даже в темноте. Копна вьющихся каштановых волос развевалась на ветру, на лице читалось полное отчаяние, даже боль.
– Стойте! – остановил её строгий мужской голос.
Женщина тут же замерла и с ужасом уставилась на незнакомца.
– У меня всего двадцать марок, пожалуйста, возьмите их, – дрожащим голосом произнесла она.
2
Ныне набережная напротив Музея мирового океана в г. Калининграде
– На кой чёрт мне сдались ваши деньги, вы за кого меня держите? – спросил мужчина, приближаясь к ней.
– У меня есть ещё серьги, они с бриллиантами, возьмите их.
Незнакомец вплотную подошёл к ней. Высокий мужчина в длинном сером пальто и шляпе с полями не вызывал у девушки доверия.
– Что вам нужно? – решительно спросила она и отошла на шаг назад.
– Это вы здесь что забыли? – с усмешкой спросил он. – Почему вы бродите здесь одна в такое время, да ещё и в таком виде.
Мужчина осмотрел её. Остановив свой взгляд на обуви, он улыбнулся.
– Сейчас вы неплохая добыча для всяких отбросов или для солдат СС. Впрочем, это одно и то же.
Он замолчал, девушка тоже молчала, не находясь, что ответить.
– Вы только не подумайте, – продолжил незнакомец, – что я спасаю по ночам хорошеньких фройляйн в жёлтых туфлях, но что-то же привело меня сюда, что-то заставило заметить в темноте ваши туфельки отвратительного цвета.
Он улыбнулся. Девушка всё так же серьёзно смотрела на него.
– И что же это, по-вашему?
– Кто знает, но раз уж я вас встретил, то одной вам идти не придётся, я провожу. Куда вы направляетесь?
–
– Какие уж там дела у человека в два часа ночи, который мучается бессонницей с тридцать третьего года.
Его открытая, приветливая улыбка понемногу успокоила её. Не вор, не насильник, не солдат СС, просто прохожий, желающий помочь. Сейчас это редкий вид горожан, потому как нынче каждый печётся больше за свою шкуру.
– Так куда вы направляетесь? – повторил он свой вопрос.
– Никуда, у меня тоже бессонница, от которой хочется утопиться.
– Скажете тоже. В наше время утопиться – это даже скучно.
– Пожалуй, вы правы, – улыбнулась она. – Меня зовут Ирма.
– Михаэль Хольц, – ответил незнакомец.
– Ваше имя… оно мне кажется знакомым, только где именно я слышала его… Не помню.
– Возможно, слышали, в определённых кругах я человек известный, – сказал он и деловито улыбнулся. – Лучше расскажите мне, Ирма, куда именно вы идёте, чтобы мы могли продолжить путь, потому как стоять здесь довольно прохладно.
Ирма ничего ему не ответила. Она сделала несколько решительных шагов в сторону реки, потом остановилась, закрыла лицо руками и горько заплакала.
– Что случилось, Ирма? У вас кто-то умер? – спросил он.
– Это я, это я умерла! Не могу так больше, не могу… – рыдала она.
– Так вы что, действительно шли к реке, чтобы?..
Она молчала, продолжая плакать. Её маленькая головка вздрагивала от тихих рыданий, руки слегка дрожали, из-под плотно прижатых к лицу ладоней текли слёзы.
– Ирма, – сказал Михаэль, нарушив молчание, – поверьте, даже не зная вышей ситуации, я очень хорошо вас понимаю. Профессия у меня такая – понимать душевные волнения. Ваш недуг лечится отдыхом, покоем, ваннами с солью и хорошими эмоциями. А сейчас я прошу вас успокоиться, и мы вместе пойдём в сторону вашего дома.
– С чего вы вообще решили, что я с вами куда-то пойду? – спросила она, всё ещё всхлипывая, но уже затихая.
– У вас нет другого выбора, Ирма. Хотите идти к Прегелю – значит, к Прегелю, в любом случае я пойду с вами. Знаете ли, сегодня ночью у меня нет других забот, кроме одной: спасти от глупости одну фройляйн в жёлтых туфельках.
Ирма опустила руки. На Михаэля сейчас смотрели большие удивлённые глаза с застывшими в них слезинками.
– Вы даже понятия не имеете, что происходит в моей жизни. Я его ненавижу за лицемерие и ложь, за преклонение перед нацистами, за то, что не даёт мне жить своей жизнью.
– Ирма, в жизни каждого человека всегда что-то происходит. Вы ещё очень молоды и категоричны. Поверьте, принятое вами решение не является верным.
– Вам откуда знать об этом?
– Исключительно из своего опыта, – улыбаясь, сказал Михаэль. – К тому же я врач-психиатр, и чего только не довелось мне в жизни увидеть! А то, что происходит сейчас в мире, – это сплошь сумасшествие. Боюсь, моя клиника не справится с таким объёмом пациентов.