Аллергия на ложь
Шрифт:
А он ей сказал спокойно и холодно, что ее не любит и жить с ней не будет. Что надоели ему ее обломанные ногти, немытые волосы и растянутые футболки поверх линялых треников. Ему плевать, что она старается для него и не успевает следить за собой. Успевала
Филиппке, брату, было восемь, и он как-то легче это все пережил. Или делал вид, что все нормально, подумаешь. И даже навещал новую папину семью, пока не вырос. Потом перестал.
А Влада отца не простила. Хуже всего – в душе ее ко всем без исключения представителям мужского пола зародилась неприязнь с сильной примесью презрения и злорадной уверенности в их низости и подлости по природе.
С годами эмоции поутихли, спрятавшись в дальних уголках сознания под напором молодого оптимизма.
Она решила быть мудрой. И мудро рассуждала: «Хватит подросткового максимализма. Жизнь сложнее, она не монохром, она цветная». И позволила себе поверить. И влюбилась.
С первых дней супружества Федя принялся «воспитывать из нее жену», переделывая под себя.
Женщины – народ гуттаперчивый, почти жидкость. В какой сосуд нальешь, такую форму и примет. Особенно любящая женщина. Особенно та, которая страшится мужа потерять, наученная горькими примерами.
Но способы! Они бывают разные. Да и требования… идиотскими.
Муж придирался к пустякам, ища повод устроить ей выволочку. Именно выволочку устроить, а не сделать замечание мягко
Замечания касались ее привычек, вкуса, внешности. Он диктовал, в какую одежду она должна одеваться, какого цвета лаком красить ногти, какую прическу носить, какие книги читать, а какие, напротив, читать не сметь категорически. Как подавать на стол, как мыть посуду, как гладить его, Федины, кальсоны и трусы. Как пережевывать пищу, как сморкаться, как сливать воду в унитазе!
Перенеся некую критическую меру унижений, Влада почувствовала, что ей стало трудно обманывать себя. Ее муж – никакой не мудрый воспитатель, а обычный семейный деспот, эгоистичный и мелочный.
Тем не менее Влада послушно и старательно выполняла мужнины повеления, перестраивая себя под его представления о правильном и даже прекрасном, и, получив очередную оплеуху, не теряла оптимизма. Скоро она все в себе исправит, кончится горькая полоса, и жизнь наполнится радостью, как мечталось.
Лишь оптимизм и отчасти пофигизм ее и спасали. Некоторое время. Когда спасать перестали, держалась на гордости.
Ей было стыдно разводиться в первый же год замужества. Она боялась и не хотела толков и перетолков подруг и просто знакомых. И терпела. Где-то вычитала, что первый год бывает одним из самых трудных, а потом притрется, притерпится, полегчает.
Конец ознакомительного фрагмента.