Алломант Джек и ямы Эльтании

Сандерсон Брендон

Значит, нужно бежать. Подобная участь — гибель разума — хуже смерти. Я проникся к дикарям-колоссам большим уважением,[34] однако вовсе не намеревался к ним присоединяться.

— Ты привела меня сюда, — понял я, глядя на Элизандру. — С тех самых пор, как мы нашли тебя в Дикоземье, ты направляла меня к этому племени. Ты знала об этом водоеме.

— По описаниям предмета твоих поисков я заподозрила, что сокровище спрятано здесь, — молвила моя прекрасная. — Но я не знала наверняка. Я никогда не была у священного водоема. Джек… как только

тебя трансформируют, то же самое собираются сделать и со мной, против воли. Я сопротивлялась этому всю жизнь. Я не позволю им забрать мой разум, я слишком молода, — теперь не позволю!

— Довольно болтовни! — крикнул один из стариков. — Тебя трансформируют!

Другие колоссы начали в унисон хлопать в ладоши. Второй старик протянул дрожащую, окровавленную ладонь с пригоршней маленьких штырей.

— Нет! — воскликнул я. — В этом нет нужды! Ибо я уже один из вас!

Элизандра крепче сжала мою руку и прошептала:

— Что?

— Это единственный план, что приходит на ум, — тихо ответил я и провозгласил громче: — Я колосс!

— Невозможно, — возразил один из стариков.

— Ты не синий, — сказал другой.

— Ты не прошел трансформацию, — добавил третий.

— Я убил вашего поединщика! — объявил я. — Какое еще доказательство вам нужно! Хватило бы на это сил у обычного человека?

— Пистолет, — заметил один из стариков. — Чтобы стрелять из него, сила не нужна.

Ржа и Разрушитель!

— Тогда я докажу это в последнем испытании, — заявил я. — Ибо добуду вам сокровище Выжившего!

Колоссы замолчали и перестали хлопать.

— Невозможно, — сказал один из стариков. — Даже самые сильные колоссы потерпели неудачу.

— Значит, если я добьюсь успеха, вы поймете, что я сказал правду, — ответил я зверюгам.

Я подписался на верную смерть. Мне хотелось бы сказать вам, что моими губами в тот день управляла храбрость, но на самом деле это было лишь отчаяние. Я сказал то единственное, что пришло в голову, то единственное, что могло дать отсрочку.

Если легенды не врут, сокровище спрятано «напротив неба, поднятое самой жизнью». «Напротив неба» должно означать на дне водоема — таком глубоком, что и дна не разглядеть. Нужно нырнуть и достать сокровище.

— Невозможно, — произнес другой старик.

— Я докажу, что это возможно! — заявил я.

— Джек! — Элизандра держала меня за руку. — Ты дурак!

— Может, и дурак, но я не позволю им сделать из меня колосса.

Вдруг Элизандра притянула меня к себе и поцеловала. Мало что может меня потрясти, дорогие читатели, но в тот миг случилось невозможное. Временами она относилась ко мне с такой холодностью, что я был уверен: мои чувства навсегда останутся без ответа.

Но этот поцелуй… этот поцелуй! Глубокий, как водоем подле нас, истый, как учение Выжившего. Энергичный, как пуля в полете, и такой же невероятный, как попасть в яблочко с трехсот ярдов. Страсть согрела меня, отогнав холод промокшей одежды и страх трепещущего сердца.

Когда

она отстранилась, внутри меня вспыхнул металл. Элизандра не была алломантом, но набрала в рот оловянной пыли и передала ее мне в поцелуе!

Восхищенный, я отодвинулся от нее и прошептал:

— Ты потрясающая!

— Проклятье, Джек! — прошептала она в ответ. — Наконец ты изрек хоть что-то умное[35].

Колоссы снова начали хлопать. Я выбрал самый большой камень, который удалось поднять, и, сделав глубокий вдох, прыгнул в воду. Камень потянул меня на дно.

Глубоко. Необъяснимо глубоко[36].

Меня быстро поглотила тьма. Дорогие читатели, вы должны представить эту кромешную тьму, потому что у меня не получится описать ее как должно. Когда тебя поглощает темнота, это само по себе непередаваемое ощущение, но когда ты в воде и свет исчезает… в этом есть что-то в высшей степени ужасающее. Пока я опускался, дали сбой даже мои железные нервы, и я задрожал.

Ужасная боль ударила по ушам, хотя, может статься, это случилось из-за раны. Казалось, я падал целую вечность, пока не начали гореть легкие, а разум цепенеть. Я едва не выронил камень.

Я не мог думать. Боль от раны грозила захлестнуть меня, и я, хоть ничего и не видел, знал, что зрение затуманивается. Тело слабело, я проваливался в беспамятство. Я понимал, что умру в этих непроглядных глубинах.

В тот миг я представил, как Элизандра превращается в колосса и утрачивает свое очаровательное остроумие. Эта мысль придала мне сил, и я поджег олово.

Как я уже говорил, олово проясняет разум. Никогда еще я так этому не радовался. Туман в мыслях отступил.

Вода обожгла холодом, страшно болела голова, но я был жив.

Я опустился на дно. Не решаясь выпустить каменный груз, начал лихорадочно шарить вокруг одной рукой. Легкие горели, как подожженные металлы. Где же оно?

Есть! Вот оно. Нечто квадратное, искусственного происхождения — металлический ящик. Сейф?

Я попытался поднять его и сумел сдвинуть с места, но ящик весил не меньше моего камня. С ужасом я понял, что мне никогда не поднять его на поверхность. Мое тело слишком ослабело, мне не выплыть с такой тяжестью.

Значит, все зря? Если поднимусь без сокровища, меня или просто-напросто убьют, или превратят в колосса — в любом случае мне конец.

Я снова попробовал поднять ящик, но смог проплыть лишь несколько футов. Воздуха не хватало, сил не осталось. Бесполезно!

И тут я вспомнил стихотворение. «Напротив неба его найдешь, а поднимет его только сама жизнь»[37].

Сама жизнь. Какая тут внизу жизнь?

Воздух.

Я прошелся пальцами по стенкам ящика и наткнулся на защелку, которая высвобождала некий предмет — кожаный на ощупь, как бурдюк. Я выдохнул в него весь воздух из легких — воздух, который больше не питал меня, но все еще мог сослужить службу[38]. Затем я оттолкнулся от дна. Металл весь догорел, воздух кончился.