Альма
Шрифт:
Этот эпизод сражения изображен на картине шотландского художника-баталиста Роберта Гибба «42-й полк в сражении на Альме», написанной им в 1889 г. по рассказу полковника Питера Артура Холкотта, в звании лейтенанта несшего в сражении королевское знамя и находившегося рядом с подполковником Камероном — командиром полка. Сам Гибб признавал впоследствии, что, греша против истины, нескольких мертвых русских солдат изобразил для большего эффекта.{805}
Кемпбел провел бригаду через фланг и тыл русской позиции, выйдя всеми тремя полками за несколько сотен метров за батарею, то есть почти туда, где до сражения стоял Владимирский пехотный полк. Если бы владимирцы к этому времени не ушли с поля сражения, то в потери можно
Атака Шотландской бригады стала решающим событием боя на левом фланге, принесшим окончательный успех британцам. Еще впереди была «тонкая красная линия» Балаклавы. Но уже в первом своем бою горцы продемонстрировали умение воевать и готовность к активным действиям. Слава обгоняла их, и после первых сообщений в «Таймс» Гордона Рассела солдаты и офицеры генерала Кемпбела стали любимцами Англии и гордостью королевы Виктории. Подполковник Стерлинг вспоминал, что командир бригады сказал о своих подчиненных во время сражения: «Я никогда не видел офицеров и солдат, которые одновременно все продемонстрировали стойкость, храбрость и дисциплину…».{806}
НАЧАЛО ОТХОДА
Ко времени, когда центр русской позиции был окончательно прорван, Углицкий и Тарутинский полки, резервные батальоны отступали к Севастопольской дороге. Минский и Московский полки находились на своей последней позиции юго-восточнее Телеграфной высоты, куда отошли, не удержав позицию в районе телеграфной станции. Вместе с ними были артиллеристы, не оставившие пехоту и продолжавшие поддерживать ее.
Минский полк стоял на месте, несмотря на огонь превосходившей численно французской артиллерии. Как вспоминал впоследствии генерал Вунш: «…Не могу не упомянуть здесь о Минском пехотном полке, который с отличным мужеством действовал во всё время на левом фланге против сильного неприятеля; командир полка, полковник Приходкин, получив две тяжелые раны, не оставлял своего места до последнего изнеможения».{807}
Видя стойкое сопротивление русского левого фланга и центра, не дающее возможности двум французским дивизиям окончательно выполнить свою задачу, маршал Сент-Арно вызвал из резерва последнюю конно-артиллерийскую батарею. В решающий момент французы сконцентрировали всю свою артиллерию против двух неполных русских полков, сделав их положение безнадежным. По мнению Э. Тотлебена, благодаря этому, когда борьба с англичанами на правом фланге еще только достигла апогея, на левом все уже было кончено. Сами французы говорят, что их артиллерия раздавила русских.{808}
С этого момента три русские батареи уже не могли ничего противопоставить неприятельской артиллерии, засыпавшей их позиции снарядами. Командир № 5 батареи подполковник Хлапонин распоряжался орудиями, когда прилетевшее с французской батареи ядро оторвало голову его лошади. Труп лошади несколько секунд продолжал стоять на ногах, позволив Хлапонину [79] соскочить с нее, избежав возможности быть придавленным или получить серьезные ушибы при падении. {809}
79
Уцелев при Альме, Д.Д. Хлапонин был тяжело ранен в Севастополе в голову. Елизавета Михайловна Хлапонина вывезла его из города. С трудом выздоровев, Дмитрий Дмитриевич получил должность в комиссариате, но последствия контузий и раны вынудили
Среди французских солдат, атаковавших высоты, был один, посвятивший впоследствии всю свою жизнь детям. Но 20 сентября 1854 г. ему пришлось заниматься совсем не детскими делами. Известный французский писатель Гектор Мало, тогда еще совсем молодой человек, добровольцем служивший в пехоте Иностранного легиона, входившей в состав дивизии Канробера, писал впоследствии, как во время сражения при Альме он, увидев красивый цветок незабудки, росший в небольшом овражке, спустился за ним, и в это время над его головой пронеслась с визгом картечь. Поднявшись, он увидел, что все его товарищи убиты или умирают от ран…
Только после полного вытеснения русских с плато окончательно рухнула оборона русской армии. Французы считают, что столь стойкой защите этого пункта русские обязаны храбрости солдат и офицеров Минского и Московского пехотных полков.{810}
Вскоре в небо взвился символ победы. На французских кораблях военные моряки, увидев трехцветный флаг над башней, поняли, что сражение завершено.{811}
Поднявшийся к башне Сент-Арно выслушал доклад своего начальника штаба генерала Мартенпре: «… англичане, остановленные в своем движении грозной артиллерией, поражаемые убийственным огнем и угрожаемые огромными массами войск, испытывают серьезные затруднения при овладении назначенными им позициями».{812}
Мартенпре, мягко говоря, преувеличивал, лаская слух своего начальника и явно желая сгладить конфуз Канробера, совершенно недавно просившего помощи у Раглана. К счастью для Канробера, его отношения с Боске оказались более теплыми, чем с английским главнокомандующим, и тот на время, сам страдая от нехватки артиллерии, отправил для усиления его пехоты батарею капитана Фьева, пока не подошла батарея Ла Бусиньера из 4-й дивизии (тот самый последний резерв французской артиллерии), застрявшая при переходе Альмы и долгое время не сумевшая выбраться из реки. Хотя к этому времени у британцев положение стабилизировалось и им удалось сломить сопротивление русских, Сент-Арно все же распорядился отправить союзникам эту конную батарею, которая по непонятным (или, наоборот, вполне понятным) причинам опоздала. Да помочь она сильно уже и не смогла бы. В батарее Фьева, метавшейся как пожарная команда, расход боеприпасов был огромным — 397 выстрелов.{813}
Князь Меншиков, получивший к тому времени от своего адъютанта капитан-лейтенанта Стеценко и начальника штаба полковника Вунша информацию об оставлении своих позиций полками центра и правого фланга, передал приказ генералу Горчакову начать отход оставшимся в деле полкам 16-й дивизии (Владимирскому и Казанскому), а также Минскому, Московскому и Бородинскому. Хотя офицеры штаба главнокомандующего (Вунш, Стеценко, Панаев) в один голос утверждают, что действительно был дан единый сигнал армии к отступлению, с этим согласны далеко не все. И это неудивительно.
По мнению американских военных историков, русский главнокомандующий создал такую сложную систему управления боем, что стоило ее только немного нарушить, как она рухнула. Так, не получая никаких приказаний от вышестоящего командования, в том числе и от генерала Кирьякова, потеряв к тому времени локтевую связь с Московским полком, Приходкин несколько раз отправлял своего ординарца найти генерала. При явном неравенстве сил он продолжал удерживать позицию, надеясь по крайней мере дождаться посланного ординарца с конкретными приказаниями. До этого времени его «…стойкие солдаты продолжали удерживать свои позиции, несмотря на тяжелые потери».{814}