Альманах «Истоки». Выпуск 13

Коллектив авторов

Пока готовился номер, 14 июля 2021 года Людмила Вязмитинова скончалась в больнице от коронавирусной инфекции.

«Я живу только летом…»

Я живу только летом,когда солнце в глазницах.Не забудьте об этом,чтоб со мной не сродниться.Ни случайно-невольно,ни с расчётом резонным,чтобы не было больноВам закрытье сезона.Чтобы Вас не штормило,и в порыве безбожномвсё, что не было / было,не назвали Вы ложью.Когда осень остудитмира

облик парадный,меня просто не будет,чтоб прийти и быть рядом.Солнца диск не удержишьни всерьёз, ни играя.Все меняют одежды,я к зиме умираю.

«То дождь, то снег…»

То дождь,то снегв плену у поздней осенисменяются над пустошью полей,средь серого даря минуты просини…Мне все равно.Ни легче, ни больней.Я – чучело.Набор тряпья случайный,развешанный по доскам кое-как.Безглазым взглядом серый день встречаю,вливаясь ночью в общий влажный мрак.Любое дуновенье дня приемлю.Теряет смысл понятие «протест»:я крест свой не несу, он вросший в землю,я, в сущности, и есть тот самый крест.Мир движется –куда? –со мною вместе.Качает ветер рваное тряпьё.На досках рук –как куры на насесте –крикливое расселось вороньё.

«Вот и вся наша жизнь…»

вот и вся наша жизньнепонятно какаявот и вся наша жизньрасписная-резнаяпотеряется взорот неистовой пляскинепонятен узори меняются краскито ли рай, то ли хлевто ли храм, то ли бойнялишь бы был вкусен хлеблишь бы не было больнони иметь, ни отнятьни лететь, ни разбитьсяи нельзя разгадатькак нельзя не родитьсятёмный лес, белый снегсерый дождь, сине морене дождаться вовекнам ни счастья, ни горя.

«Забывают, что руки – крылья…»

Забывают, что руки – крылья,открывая глаза, как блюдца.Наяву полёты забыли,а во сне о полёты бьются.Тонкий слой одряхлевшей почвы,обнимая, питает ноги.Я летаю и днём, и ночью,разбиваясь, подобно многим.Тротуары, шрамы и годы –все отчётливей, все бесстрастней.Я дышу в любую погоду.Задыхаюсь только по-разному.

Рисунок Светланы Ринго

«Сочтёмся в вечности. Сыграем в карты…»

Сочтёмся в вечности. Сыграем в карты на всё, что накартавили, накаркали.

A карты вечные, быстротекучие мелькают вечером сквозь пальцы тучные.

Где наковеркали, вспухают болью.

По нашей вере нам играют в нолики.

To по отдельности, то по совместности играем в крестики земных конечностей.

По поперечности земной провинции встань огуречиком, зерном для птицы.

Хвостом себе шурши, коль хвост от роду дан.

Есть вертикаль

души, и кожи есть кафтан.

Распашка вечности, изнанка костная…

Истёкши речью, мы уходим к звёздам.

Рисунок Светланы Ринго

Приглашение к путешествию

Ирина Антонова

На пике бабьего лета или Один день в Елабуге

Вдоль скоростной трассы на Казань шли бесконечные хвойные леса, на их тёмном мрачноватом фоне горели червонным золотом плакучие берёзы. Пейзажи буквально завораживали, казались сказочными декорациями. Незаметно въехали в Елабугу прямо к гостинице.

Нас было пятеро пишущих женщин – небольшая делегация от Союза писателей России для участия в чтениях на «Цветаевских кострах».

С утра начался осмотр города, с экскурсоводом – молодым историком из музея Марины Цветаевой. Наша экскурсия счастливым образом совпала с разгаром бабьего лета, с его яркими красками и задумчивой тишиной. Прежде всего нас отвезли на знаменитое Чёртово городище, откуда начиналась история становления города. В 2007 году город праздновал своё тысячелетие. Когда-то там обитало воинственное племя булгар. Сохранилась одна из башен древней постройки. С головокружительного обрыва открывался вид на поросший лесом остров в слиянии двух рек Тоймы и нижней Камы. Это был древний торговый путь, многие суда разбивались о скрытый камень у причала. Первоначально Елабуга произносилась Алабуга, в одной из версий перевода «свирепый бык», по форме рокового камня, напоминающего голову быка.

Из-за многочисленных крушений торговых судов, прибывающих к городищу, его прозвали «Чёртовым городищем». В юбилейном году при спуске с обрыва установили чёрную металлическую фигуру Крылатого дракона. Экскурсовод указал нам на прибрежную дорогу, опоясывающую крутой обрыв, и пояснил, что только так могли добраться до Елабуги, прибывшие туда по воде.

В августе 1941 года так шла с пожитками, сойдя с парохода, Марина Цветаева с сыном Георгием.

Мы посетили усадьбу знаменитой кавалерист-девицы Надежды Дуровой, прожившей в Елабуге последние 30 лет жизни и оставившей мемуары, которыми восхищался Пушкин.

А потом направились к Музею Марины Цветаевой и библиотеке Серебряного века.

В конце двадцатого века в Тарусе в день рождения Марины впервые зажгли Цветаевский костёр. На том месте на берегу Оки, где установлен камень со словами из её биографической прозы «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Только спустя несколько лет, с 2002 года после костра в Елабуге, стало мировой традицией отмечать в октябре день рождения поэта чтением стихов у костра.

Импровизированная сцена под небом и зрительный зал в обрамлении елей, были символически украшены ветками рябины и красными яблоками. Сотрудники музея, предваряя чтение стихов, почтили память её единственного сына – Георгия Эфрона – талантливого литератора, погибшего на фронте в возрасте 19 лет. Историки до сих пор восстанавливают по крупицам обстоятельства его гибели. Первыми выступали школьники старших классов и студенты колледжей – лауреаты конкурса чтецов. Звучала поэзия Серебряного века: редко исполняемые стихи Саши Чёрного, Зинаиды Гиппиус, Сергея Есенина и, конечно, Марины Цветаевой. В их исполнении была свежесть восприятия, новые краски и музыкальные акценты. Потом выступали мы со стихами памяти Марины Цветаевой и дарили свои книги библиотеке Серебряного века.

Дом, где она прожила в августе 41 года всего 10 дней, казалось, сохранил горестную ауру её ухода. Низкие потолки, неустроенность, последняя фотография – скорбное лицо Марины с выражением безысходности.

Снова зашёл разговор о том, был ли сын на её похоронах. Экскурсовод уверен, что был, её хоронили в закрытом гробу. Сын хотел, чтоб в его памяти она осталась живой.

Я вспомнила свидетельство своего литературного учителя – чудесного поэта и человека – Вадима Сикорского, семинар которого мне довелось посещать в середине 70-х годов прошлого века. Вадим Сикорский был примерно одного возраста с Георгием Эфроном, они дружески общались, из Чистополя переехали в Елабугу, как эвакуированные. «Красавец с холодными глазами» называл он Георгия. Юному Сикорскому пришлось вынимать тело Марины Цветаевой из петли. Он тоже был на её похоронах.