Альманах «Истоки». Выпуск 16
Шрифт:
Назавтра вернулись в свой самолёт. Гробы, уложенные друг на друга вдоль бортов, стояли в грузовом отсеке. Чтобы не рассыпались, их стянули тросами. Запах проникал в пассажирский отсек. Но все, кажется, уже не обращали на него внимания. Запах тления – что, собственно, в этом такого? Вся земля набита гниющими останками. Гниют деревья, цветы, звери, птицы. Цветут, разлагаются, рассыпаются. Круговорот молекул…
Хотелось бы, конечно, чтобы с человеком всё было как-то по-другому. А как это – по-другому? Наверное, чтобы он враз бесследно исчезал…
Тяжёлый самолёт парил над Кавказскими горами. Летели в Ереван. Оба армянина волновались. Один невысокий, гибкий, с большими
Самолёт пошёл на снижение. Заложило уши, неприятно отяжелели внутренности. Идя на посадку, лётчики всегда открывали хвостовые двери, проветривали грузовой отсек, чтобы можно было потом туда войти. И сейчас они летели над чудесным древним городом, над живым городом, захваченным движением дня. Летели, осыпая невидимым прахом головы тысяч куда-то спешащих или мирно отдыхающих горожан. Арсен не выдержал и встал. Гагик смерил его мрачным взглядом.
– Шореули… – сказал он. Арсен даже не посмотрел на него. Гвоздик немного знал парня, которого они сопровождали. Это был шофёр из третьей батареи, Ваче, – погиб в колонне с продовольствием. Вёз муку, и пуля попала ему прямо в висок. Хрупкий и печальный был этот Ваче. Но хрупкий – не значит изнеженный. Странно, но на войне Гвоздику не попадались изнеженные армяне.
Теперь всё позади. Вот благословенный Ереван, Ваче. Смрадной мумией, с червями в усах ты возвращаешься домой.
Плохо, плохо паяли ребята баграмские. И не только из-за спешки. Не только. Знали, что родители не поверят, будут вскрывать, – надо же убедиться… Говорят, случаются ошибки, – в цинке совсем не тот оказывается… Или вообще вместо тела – землица афганская… А то и ковры, женские шубки, японские магнитофоны, джинсы, наркотики, – контрабанда, случайно пришедшая не по адресу…
Синей краской на досках криво выведены фамилии, чтобы не перепутали: Иевлев, Щербаков, Власенко, Слободян, Юсупов, Мигранян, Татабеков… Вдруг там вместо трупов – несметные восточные сокровища?..
Шасси транспортника коснулись посадочной полосы. Арсен резко сел, – его придавила эта навалившаяся тяжесть замедления. Самолёт пробежал по бетонке, вздрагивая. Остановился… Ну вот и всё. Гагик надел фуражку.
В Ереване они пробыли не больше получаса. Но за это время умудрились попробовать армянского коньяку, – непонятно кто его прислал. Борттехник в замасленном комбинезоне подошёл, достал из широченных штанин две бутылки, сказал, что просили передать.
Неужели Гагик с Арсеном? Так быстро достали? Да они же вроде бы сразу укатили на грузовике?.. Неизвестно. А коньяк всем понравился. В нём играла горячая, весёлая сила.
Из Еревана взяли курс на Моздок. Оттуда – в Астрахань. Вот куда течёт река Волга. Сверху увидели зелено-жёлтые заросли, рукава и озера дельты, веер сверкающих на солнце проток… Железнодорожный мост, на левом берегу зелёные скверы, дома, причалы, посреди города на холме – астраханский кремль. Это уже Россия.
Было жарко, и от коньяка, выпитого чёрт-те-где, ещё за Большим кавказским хребтом, за тысячу километров отсюда, – ну или сколько там? – Ещё шумело в голове…
Астрахань, как Венеция, стояла в воде, – всюду мелькали каналы, мосты… Здесь Гвоздик распрощался со связистом Серёгой. Пора было обедать, их повезли в какую-то воинскую часть. Там солдаты смотрели на них, как дети, щупали
Ну, а Астрахань что? Ловила рыбу, загружала баржи, слушала новости. Там, наверное, и о них что-нибудь проскальзывало: мол, воины-интернационалисты… А они, эти самые интернационалисты, были уже здесь, а вовсе не там, где «строили дороги и сажали сады». Прямо здесь вот тайком летели над страной, как воры. Как бледные тени никому не известных событий, происходящих на каменистых горных дорогах Гиндукуша, в ущелье Панджшер – и далее везде… Их самолёт тоже был только тенью, призраком. О таких рейсах не сообщалось. Да и как бы это могло звучать, на самом деле? «Чёрный тюльпан» пересёк границу СССР… Бортовые системы корабля работают нормально… Опытный экипаж… Группа сопровождающих лиц… Столько-то героев, с честью выполнивших интер…»
Мёртвых героев. Ваче Мигранян… Или Щербаков, например… Или…
Куда теперь? К другому морю, к другой реке – в Ростов-на-Дону. Мучительно хотелось курить.
…А духов выкурить можно было совсем по-другому. Совсем. Зачем так спешить? Например, дождаться корректировщиков, и гаубицы накрыли бы этот дом. Или танкистов – в дом можно было с разгона въехать на танке… Или вызвать вертушки… Ну, теперь-то что… Щербаку уже всё равно. И сержанту Лопатину. Да и вообще – всем…
Так думал Гвоздик, сидя в воздушном катафалке где-то между Астраханью и Ростовом-на-Дону
…Внизу уже донские степи? Облака, тени облаков на земле, какие-то реки… Вдруг засинела мощная жила. Так это же Дон и есть!
Нескончаемые поля. На берегах – сёла, утопающие в зелёных садах…
Перед Ростовом-на-Дону лётчики снова проветривали грузовой отсек. Привет из Баграма. Дыхание смерти на ваши крыши, в ваши окна.
Мир вашему дому…
Через час уже снова летели, кажется, в Донецк. Или сначала в Элисту? Но, возможно, в Элисту прилетели ещё до Ростова-на-Дону…
Потом садились в других городах, – посадок было много. Кто-то поначалу даже вёл маршрутный лист, но потом этот штурман высадился, – остался вместе со своим двухсотым грузом, – а продолжить, подхватить перо так никто и не удосужился: зачем это?
Кому оно надо?..
Летели и ночью. Земля внизу светилась цепочками огней. Над большими городами стояли мутные облака света. Чёрная земля казалась бездонной, безмерной. Самолёт тяжело гудел, раздвигая тьму крыльями с пульсирующими ранами, бьющими багровым светом, – как будто внутри иссечённые свинцом и осколками тела ещё кровоточили…
…Этот полёт казался нескончаемым. Поэтому Гвоздик даже немного растерялся, когда остался наконец один на аэродроме, возле длинного деревянного ящика с корявыми синими буквами «Щербаков». Самолёт полетел дальше, и Гвоздик ощутил неодолимую, свинцовую тяжесть. До сих пор он лишь наблюдал, как со своим грузом уходили другие. Теперь это предстояло сделать ему. Он покосился на ящик, и ему вдруг почудилось, что никакого Щербакова внутри нет. Возможно, Гвоздик просто обкурился, и теперь видит дурной сон. Старший сержант Лопатин… Ведь настигнет же и его когда-то воспоминание о Щербаке? И Лопатину тоже захочется, чтобы этот ящик был доверху наполнен сухим афганским песком, а Щербаков был бы жив и хитро улыбался, морща облупленный нос…