Альманах всемирного остроумия №1
Шрифт:
Цицерон рассказывает, что кому-то приснилось во сне, что он ест яйцо. Встав, он отправился к снотолкователю, который объяснил ему, что белок означал серебро, а желток – золото, которые он должен получить. В скором времени он действительно получил наследство золотом и серебром. Желая отблагодарить снотолкователя, он пришел к нему и подарил серебряную монету. Провожая его, снотолкователь спросил: – «А от желтка ничего не осталось? – «nihil de vitello?».
Однажды Сократу, у которого в гостях был приятель, надоело ворчанье жены его – Ксантиппы. Он вышел из дома и под окном продолжал беседу с другом. Вдруг из окна его облили помоями. Приятель заметил в окне Ксантиппу и выразил удивление по этому поводу. – «Не удивляйся, друг мой, – сказал Сократ, –
Кто-то говорил древнему философу Менедему: «Великое благо – иметь то, что желаешь». – «Есть высшее благо, – отвечал философ, – не желать ничего, кроме того, что имеешь».
Молодой человек хвастался пред Аристиппом [1] , что много читал. – «Не те, – отвечал ему философ, – сами полные и здоровые, которые много едят, а те, которые хорошо переваривают принятую ими пищу».
Некий мот жаловался Сократу, что у него вечно не хватает денег. «Займите у себя, сократив свои расходы», – отвечал ему мудрец.
Софокл сказал однажды, что три стиха стоили ему трех дней труда. – «Трех дней! – воскликнул некий посредственный поэт, услыхавший эти слова. – Да я в это время написал бы сто». – «Да, – отвечал Софокл, – но они и просуществовали бы только три дня».
1
Аристипп (греч. , лат. Aristippos) (ок. 435 – ок. 355 до н. э.) – древнегреческий философ из Кирены в Северной Африке, основатель киренской, или гедонической, школы, ученик и друг Сократа, с софистическим уклоном.
Цицерон оказал: – «Нет такой глупости, которую бы не поддерживал какой-нибудь философ».
Все эти Людовики
«Надо подождать, они еще сердиты» – слова самой гениальной умеренности, которые сказал Генрих придворному, сообщавшему ему, что были еще провинции во Франции, в которых народ отказывался молиться его Богу в общественных богослужениях.
В течение тридцати лет, которыми Сюлли [2] пережил Генриха IV, он редко появлялся при дворе. Людовик ХIII послал однажды за ним, чтоб посоветоваться о делах; он отправился, хотя и против желания. Молодые придворные старались посмеяться над его старомодным платьем, которое он никогда не покидал, над его важным видом и его манерами, походившими на манеры прошедшего столетия. Сюлли, заметив это, сказал королю: – «Государь, когда ваш батюшка, блаженной памяти, оказывал мне честь совещаться со мной о важных делах своего государства, то он предварительно отсылал всех шутов и паяцев в переднюю».
2
Сюлли Максимильян де Бетюн (герцог Sully, барон Рони [Rosny]) – знаменитый франц. государственный деятель (1560–1651) – глава французского правительства при короле Генрихе IV. В 1601 году был назначен главным начальником артиллерии и инспектором всех крепостей; в 1606 году Генрих наградил его титулом герцога. Честный, бережливый, сурово-прямодушный, неутомимо деятельный, Сюлли удержался во главе управления до самой смерти Генриха IV, несмотря на придворные интриги. Генрих ценил его преданность и нередко отказывался по его совету от легкомысленных затей.
Аббат Бове, сын шляпника и сначала сам учившийся этому мастерству, вступив в духовное звание, решился или завоевать епископство, или попасть в Бастилию. Раз в последние годы царствования Людовика XIII, призванный в Версаль, чтоб проповедовать в присутствии короля, он громко восстал против беспутной жизни некоторых стариков. Король, не желая применить к себе слова Бове, обернулся к Ришелье и сказал ему: «Мне кажется, Ришелье, этот проповедник накидал порядочно каменьев в ваш огород.» – «Да, ваше величество, – отвечал Ришелье, и он бросал их так сильно, что они из моего огорода
Людовик XI до того боялся смерти, что в молитвах, которые он заказывал за себя, он не хотел, чтоб для него просили у Бога чего-либо кроме здоровья. Дав обет быть у св. Эвтропия и когда священник к молитве о здоровье душевном присовокупил и молитву о здоровье телесном, Людовик XI сказал ему: – «Не просите столько зараз, чтоб не надоесть: удовольствуйтесь на этот раз получить молитвами святого здоровье тела».
Людовик XV в определенные дни приезжал в комитет иностранных дел. Льстецы положили однажды на письменный стол, за которым король обыкновенно занимался делами, сочинение, содержавшее в себе пышную похвалу добродетелям и воинским качествам этого государя. На его бумагу положили также очки, которые король употреблял для чтения. Король приходит в комнату присутствия, садится к столу, надевает очки и, прочитав бумагу, исполненную самой приторной лести, говорит окружавшим его: – «Какие дурные очки! Они уж черезчур увеличивают!»
Один очень красноречивый прелат, в середине речи, которую он говорил Людовику XIV, несмотря на свою привычку говорить публично, смутился. Государь с тем видом благородства и величия, который он так ловко умел принимать, сказал ему; – «Мы, счастливы, милостивый государь, что ваша память дает нам время восхищаться теми прелестными вещами, о которых вы нам говорили».
В сражении при Бренвилле, в 1111-м году, английский кавалерист бросился на Людовика Толстого, короля Французского. Схватив лошадь за узду, он уже воскликнул: – «Король в плену!» – как вдруг меч Людовика поразил его. «Заметь, – сказал король хладнокровно, что королей никогда не берут в плен, даже в шахматной игре.»
Однажды королю Людовику ХVIII была представлена депутация от провинциальной школы. Король принял педагогов весьма ласково и спросил их между прочим: – «А есть ли между вами эллинисты?» – «Никак нет, ваше величество, мы давно прогнали их из училища. Во всей вашей области не найдется и трех человек, которые бы интересовались узником Св. Елены». – Король едва мог удержаться от смеха при таком недоразумении господ депутатов.
Франциск I не очень спокойно переносил то обстоятельство, что короли испанский и португальский делили Америку исключительно между собой. – «Я бы очень желал видеть, – говаривал он, – ту статью духовного завещания праотца нашего Адама, которая оставляет им одним это огромное наследство».
Несколько придворных дам, сильно набеленных нарумяненных, присутствовали при аудиенции, данной королем Людовиком XV турецкому посланнику. Кто-то спросил посла, что он скажет о красоте этих дам? «Ничего не могу сказать, – отвечал тот. – Я не знаток в живописи».
Людовик XIV говорил однажды о власти, которую короли имели над своими подданными; граф Гьюш осмелился доказывать, что эта власть имела границы; но король, не желая допустить никаких ограничений этой власти, сказал увлекшись: – «Если б я вам приказал броситься в море, вы должны были бы, не раздумывая ни минуты, броситься, и к тому еще вперед головою». Тот, вместо ответа, быстро повернулся и направился к дверям. Удивленный король спросил, куда он пошел. – «Я иду учиться плавать», – отвечал граф. Людовик XIV засмеялся, и разговор этот прекратился.
Людовик XV, проходя мимо гренадеров своей гвардии, сказал сопровождавшему его английскому послу: – «Вы видите храбрейших людей моего государства; между ними нет ни одного не покрытого ранами». – «Государь, отвечал лорд, – что должно думать ваше величество о тех, которые их ранили?» – «Они умерли!» – вскрикнул кто-то из гренадер.
Известный французский историк, Пеллисон, работал над историей Людовика XIV. Однажды, этот монарх спросил его, каким образом он изложит его отношения к госпоже Монтеспан. – «Государь, – отвечал историк-царедворец, – надо же, чтоб в вашей истории было что-нибудь и человеческое; иначе ей не поверят».