Алмаз раджи. Собрание сочинений
Шрифт:
Случай с письмом
Уже ближе к вечеру Аттерсон оказался у дверей дома доктора Джекила. Ему открыл Пул и тотчас проводил гостя через кухню и двор, который некогда был садом, к строению, которое называлось то лабораторией, то анатомическим театром. Доктор купил свой особняк у наследников одного знаменитого хирурга, но поскольку питал склонность не к анатомии, а к химии, изменил назначение неуклюжего строения во дворе.
Джекил впервые принимал нотариуса в этой части своих владений, и Аттерсон с любопытством смотрел на угрюмое здание. Когда гость вошел внутрь, пройдя через анатомический театр, в котором когда-то толпились оживленные студенты, а теперь
Доктор Джекил, бледный, измученный и, по-видимому, смертельно утомленный, сидел у огня. Он не поднялся навстречу гостю, а только протянул ему ледяную руку и поздоровался. Голос его показался нотариусу изменившимся.
– Итак, – сказал Аттерсон, едва Пул удалился, – вам известно о случившемся?
Доктор вздрогнул.
– Газетчики кричат об этом на площади! Я слышал их голоса даже из столовой…
– Погодите, – прервал нотариус. – Кэрью был моим клиентом, но и вы также мой клиент, и я хочу знать, что мне делать? Надеюсь, вы не были настолько безумны, чтобы спрятать у себя этого негодяя?
– Аттерсон, – воскликнул доктор, – даю слово чести, что никогда больше не увижусь с ним! С этим покончено. К тому же он не нуждается в моей помощи; вы не знаете его так, как знаю я. Он в безопасности, и попомните мое слово: никто и никогда его больше не увидит!
Нотариус мрачно выслушал. Некоторая сбивчивость и лихорадочное возбуждение доктора Джекила ему не понравились.
– Вы говорите очень уверенно, – заметил Аттерсон. – И надеюсь, не ошибаетесь; ведь если начнется расследование, может быть упомянуто и ваше имя.
– На этот счет я спокоен, – ответил Джекил. – Для этого есть все основания, но я не могу никому о них сообщить. И все же я хочу попросить у вас совета. Я… я… получил некое письмо и теперь не знаю, следует ли мне передать его полиции. Я хочу показать его вам, Аттерсон. Уверен, что вы разберетесь и поступите как должно.
– Видимо, вы опасаетесь, что это письмо поспособствует его аресту? – спросил нотариус.
– Нет, – ответил Джекил. – Судьба Хайда меня больше не заботит. Я порвал с ним. Я беспокоюсь о своей репутации: эта гнусная история может бросить на нее тень.
Аттерсон помолчал, раздумывая. Его поразил эгоизм друга, но вместе с тем слова Джекила отчасти успокоили его.
– Хорошо, – наконец сказал он, – давайте ваше письмо.
Письмо было написано странным, с наклоном влево, почерком. Мистер Хайд в весьма скупых словах просил своего благодетеля мистера Джекила, которому так недостойно отплатил за его безмерное великодушие, не подвергать себя опасности и не пытаться его спасти, так как сам он, мистер Хайд, имеет возможность бесследно исчезнуть. Письмо понравилось нотариусу: оно проливало вполне благоприятный свет на странные отношения между его другом и Эдвардом Хайдом. В конце концов Аттерсон мысленно упрекнул себя за прежние подозрения.
– А где конверт? – спросил он.
– Я бросил его в камин, – ответил Джекил, – прежде, чем сообразил, что делать это не следовало бы. Но на нем не было почтового штемпеля, письмо доставил
– Могу я взять его, – спросил Аттерсон, – и принять решение утром?
– Я целиком полагаюсь на вас, друг мой. Себе я уже не доверяю, – последовал ответ.
– Хорошо, я подумаю, – обронил нотариус. – Но есть еще один вопрос: это Хайд продиктовал вам тот пункт завещания, где говорится о вашем исчезновении?
Доктор казался близким к обмороку. Сжав губы, он судорожно кивнул.
– Я так и знал, – проговорил Аттерсон. – Этот человек намеревался вас убить. Вы еще легко отделались.
– И кроме того, – угрюмо подхватил доктор, – я получил хороший урок… О боже, Аттерсон, какой жестокий урок! – Он на мгновение спрятал лицо в ладонях.
Уже уходя, нотариус остановился в прихожей, чтобы переброситься несколькими словами с Пулом. Среди прочего, он непринужденно поинтересовался:
– Кстати, Пул, сегодня вашему хозяину передали письмо. Вы не помните, кто его принес?
На это старый слуга ответил, что не помнит никакого посыльного – прибыла только обычная почта, да и в той были одни только рекламные листовки.
Этот разговор вернул нотариуса к прежним опасениям. Ему стало ясно, что письмо было вручено либо со стороны той двери, что выходила на торговую улочку, либо его написали прямо в кабинете доктора. В таком случае, к нему следовало отнестись с особой осторожностью.
Газетчики носились по тротуарам, выкрикивая охрипшими голосами: «Экстренный выпуск! Кошмарное убийство члена парламента!» – и эти слова звучали как эпитафия одному из друзей и клиентов Аттерсона. При этом нотариус невольно побаивался, чтобы и его собственное доброе имя не оказалось замешанным в грандиозном скандале, который вот-вот мог разразиться. Ему предстояло принять щекотливое решение. Обычно он полагался только на себя, но в эту минуту нуждался в добром совете. Прямо обратиться с таким делом к кому-либо ему казалось немыслимым, но он надеялся, что ему удастся добыть нечто полезное косвенным путем.
Вскоре Аттерсон уже сидел по одну сторону своего камина, а мистер Гест, его старший клерк, расположился напротив. Между ними на надлежащем расстоянии от огня стояла бутылка старого портвейна, долго томившаяся в подвале. Туман все еще висел над городом, фонари мерцали, как карбункулы. В пелене опустившихся на землю облаков на главных артериях огромного города по-прежнему кипела жизнь, даже сюда смутным гулом доносились ее отголоски. Комната же, освещенная пламенем камина, в эти минуты дышала уютом, а императорский пурпур благородного напитка словно сохранил жар тех знойных осенних дней, когда в виноградниках юга собирают тяжелые гроздья.
Дурное настроение нотариуса мало-помалу рассеивалось. От мистера Геста у него почти не было тайн, а временами Аттерсон подозревал, что их и вовсе нет. Гест частенько бывал по делам у доктора Джекила и, вероятно, мог слышать о близости Эдварда Хайда к доктору. Человек умный и проницательный, он мог сделать из этого кое-какие выводы. Не проще ли показать ему это письмо и не усложнять дело? Больше того: Гест был отличным графологом [91] , и не было ничего удивительного в том, что Аттерсон решил показать ему нечто написанное рукой злодея. При этом старший клерк, ознакомившись с содержанием письма, наверняка сделает какие-то замечания, на которых Аттерсон в дальнейшем мог бы основывать свои действия. В конце концов он произнес:
91
Графолог – специалист, способный по почерку определить индивидуальные черты личности.