Алмаз Светлых
Шрифт:
Наверное, именно здесь, в спальне, моя привязанность к минимализму в стиле хай — тек достигла высшей точки. Цвет графита в оформлении интерьера чередуется с белым, а натуральный серый камень соседствует со стеклом и хромированной сталью. Сложное, многоуровневое освещение и чёрный зеркальный потолок — эти детали создают иллюзию бесконечного пространства.
И вот теперь Кэйли здесь… В полумраке её зрачки расширены, а белая кожа кажется еще светлее. Я не раздевался, а вот на Кэйли нет ничего — я приказал ей снять с себя платье и всё остальное, как только она вошла в комнату.
Я неторопливо
У неё действительно очень выразительный взгляд, и сейчас в нём нет знакомого мне периодически всплывающего призрака бунта: «Чтоб ты провалился!»
Нет. Там совсем другое. «Не сделай мне больно».
И не собираюсь, Lеаnbh. Всё будет по — другому. Интересно и приятно, но не больно, ни в коем случае.
Для некоторых женщин боль — элемент жёсткой игры, вызывающий чувство протеста и обостряющий все прочие ощущения. Для такой, как Кэйли — крайний вариант воздействия, применимый, разве что, в состоянии достигнутого ею запредельного возбуждения. Его невозможно достичь, если она боится… А она пока что боится. Значит, обойдёмся без боли.
Можно начинать.
— Ты шалила в школе настолько, что попадало розгой по попе?
Тусклое освещение не может скрыть от меня её внезапную бледность.
— Н-нет, никогда!
Потрясающе! Умняшка — зубрилка до мозга костей, до такой степени, что ни разу не нарвалась на порку в школе?! Что — то сомнительно.
— Хм… С твоим — то характером, малышка? Скорее я поверю, что Пух не тронет стейк на моей тарелке, если оставить его с тарелкой наедине.
— Ну, да… — неохотно признаётся Кэйли. — В начальной школе попадало, как и всем, за шалости.
— То — то же. Тогда сегодня это будет не впервые. Назови мне два своих ощущения… первые два, которые пришли в голову.
— Непредсказуемость. Неотвратимость. — Тихо прозвенел серебряный колокольчик.
— Мне нравится твой подход… Однако, провинившаяся школьница точно должна знать, за что ей попадёт сейчас. Как думаешь, Кэйли, почему ты здесь?
Серебряный колокольчик отвечает не сразу.
— Потому что… вы были невыносимы, милорд.
Достойный ответ. А будет забавнее, чем я думал.
Расслабляю узел галстука, снимаю галстук, кладу на поручень кресла.
— Я один был невыносим, или мы оба с лордом Кенхельмом?
— Оба, милорд. — Она переступает ножками, а потом снова замирает.
— Хм… А кто был более невыносим? — Я мог бы не спрашивать, и так ясно, но хочется услышать лично.
— Разумеется, вы, милорд Морни.
Я встаю с кресла.
Вид предмета, который я сейчас поднимаю с пола, заставляет Кэйли дёрнуться, но совершенно бессмысленно. Этот предмет, направляемый моей рукой, начинает движение по её телу — от кончиков пальцев
— А если бы сцена повторилась снова? — Спрашиваю я довольно строгим тоном, заходя Кэйли за спину.
Она пытается вертеть своей изящной золотистой головкой, надеясь увидеть, где я, но сведённые вместе и поднятые над головой руки не дают этого сделать. Серебряный колокольчик наполняется великолепной в своей безрассудной смелости дерзостью.
— Она бы повторилась полностью. И мне жаль, что ваза была недостаточно большой!
Прозвучавший вариант ответа означал сразу несколько вещей. Кэйли прекрасно отдаёт себе отчёт в том, какова будет моя реакция. Она готова к закономерному результату такой реакции и хочет его попробовать, но, естественно, продолжает бояться, потому что у неё низкий болевой порог. И ещё одно — моё поведение ей далеко не безразлично.
С этой минуты можно считать, что уровень взаимосвязи, который всегда выстраивается в ходе успешной игры с охотой за слабым полом в фирменном стиле дроу, достигнут.
— В следующий раз я разрешаю тебе взять вазу побольше, но… — я выдерживаю коварную паузу, прицеливаясь и понимая, что моя доверчивая девочка начинает расслабляться в тот момент, когда делать этого не следует, — … я оставляю за собой право принять ответные меры…
И тут же по округлой, восхитительно упругой попке Кэйли пробегает серия точечных жалящих касаний «хлопушки» хлыста — не ударов, нет, а именно касаний, создающих ощущение лёгкого жжения, будучи в сотой доле дюйма от поверхности кожи. Пугающий звук хлопка присутствует, а удара нет… Короткий вскрик и осознание — боли нет, а то, что есть — будоражит и разогревает, заставляя ждать продолжения.
— … например, такие…
Серия касаний по спине. Удивлённый писк — как это так, меня же хотели выпороть, я же думала, что всё будет совсем иначе?!
Теперь пора начать ласкать её в тех местах, где только что прошлась «хлопушка».
— … может быть, такие…
Попка, дубль второй. И снова смена воздействия.
— … я уже не говорю об испорченной рубашке…
Приходит очередь задней поверхности бёдер. Едва заметные розовые отметины на коже тут же исчезают. Теперь я целую шею Кэйли, затылок, плечи…
— У вас что, недостаточно рубашек, милорд? — Резко вздыхает она.
Ага, как только мы перестаём бояться, тут же начинаем дерзить!
— Это была одна из любимых!
Я бесшумно выхожу из — за спины Кэйли, и внезапно оказываюсь перед ней, а кончик хлыста теперь упирается в самый низ её живота. Всё идёт по плану, Lеаnbh: твои порозовевшие щёчки, твои блестящие глаза, затвердевшие соски твоих грудок, дрожь твоих напряжённых мышц, твоё открытие совершенно новых, незнакомых ранее ощущений. Ты перешагиваешь очередной барьер в сознании, сродни тому, что удерживал тебя от попыток учиться плавать. Это тебя заводит не меньше, чем меня самого…