Алое и зеленое

Мердок Айрис

Еще через минуту она сказала усталым, безучастным голосом:

— Откуда вы это узнали, Барни?

Уловив ее тон, он быстро спросил:

— Так ты знаешь?

— Да.

— Как ты узнала?

— Сначала скажите, как вы-то узнали?

— Я вчера вечером там был, в Ратблейне. Я поехал навестить Милли и застал…

— Пата и Эндрю, да. А моего отца проглядели. Он тоже там был. Целое сборище. Прямо как в водевиле.

— Кристофер… Значит, и он знает…

— Да, он сам рассказал мне нынче утром.

— И

тогда ты порвала с Эндрю.

— Нет-нет, Эндрю я отказала еще несколько дней назад, то есть мы решили не жениться. К Милли это отношения не имеет. Милли не чудовище. Она заграбастала Эндрю только после того, как я от него отказалась. А он до сих пор воображает, что об его интрижке никому не известно.

Барни поднял голову. Положение сложное. Но теперь как будто все в порядке? Кристофер знает, и Милли ни в чем не виновата. Ну, не совсем, но почти. Так что все обойдется. И не нужно будет отказываться от Милли. Но что это он говорит?

Его прервал голос Франсис:

— Читаю второе письмо. Насчет «скорбного долга» это неплохо. С каким упоением вы это, наверно, писали. Которое же вы собирались послать?

Барни вдруг стало ясно, что перед ним новая Франсис, Франсис, которая и говорит по-другому, которая умеет язвить, которая знает ему цену и может вынести ему приговор. Он почувствовал себя обиженным, а потом безмерно перед ней виноватым. Чутье не обмануло его. Нельзя было соваться к ней со своими гнусными сведениями. За одно то, что человек знает такое, он заслуживает ненависти.

— Франсис, родная, я не собирался посылать ни то, ни другое, честное слово. Это было бы очень нехорошо, и я как раз хотел их разорвать.

— Вот что. — Она ему не поверила.

Барни заметался, толкнул стол, и мемуары посыпались на пол. Он стал топтать их ногами. Он обезумел. Никто ни за какие заслуги не воздаст ему должного. А теперь она никогда не простит его уже потому, что он знает.

— Франсис, клянусь, я не собирался посылать эти письма. Я знаю, их и писать не следовало…

— Не кричите, Барни. Это не важно. Я все равно знала, так что это совершенно не важно. А теперь мне в самом деле пора. Нужно еще столько сделать.

— Когда ты едешь?

— Во вторник или в среду.

— Значит, все-таки ты будешь на том пароходе. Франсис, ты мне веришь?

— Да, да, конечно.

В дверь постучали так громко, что оба подскочили. Дверь распахнулась, на пороге выросла высокая фигура Пата Дюмэя.

— Я пошла, — сказала Франсис. Она схватила свои вещи и исчезла, растворилась под вытянутой правой рукой Пата.

Барни тупо смотрел на то место, где она только что была, потом увидел лицо Пата, огромное, возбужденное, смеющееся.

— Ты что, Пат?

— Сядьте. Мне нужно задать вам два вопроса.

Барни сел у стола, а Пат тщательно затворил

дверь и сел рядом, положив свою большую руку ему на плечо.

Барни, разинув рот, смотрел на пасынка. Он чувствовал, что сейчас его уличат в какой-то провинности. Но прикосновение руки было дружелюбное. Пат, казалось, был охвачен тревогой и восторгом. Его левая перевязанная рука сильно и ласково сжимала плечо Барни, а правой ладонью он оперся на стол, точно для прыжка. Он наклонился к отчиму.

— Слушайте внимательно. Тот план, о котором вы узнали вчера, понимаете? Ну так вот, мы его выполним завтра.

— Ты хочешь сказать, что вы все-таки начнете восстание, все Волонтеры, в точности как…

— Да, завтра. И первое, что я хочу вас спросить: вы будете с нами или предпочтете остаться в стороне? Никто вас не осудит.

— Конечно, я пойду с вами, — сказал Барни.

Последовало минутное молчание. Потом Пат отпустил, его плечо и встал.

— Значит, вы готовы сражаться?

— Да.

Пат с сомнением поглядел на него. Потом выдавил из себя не то смешок, не то вздох:

— Молодец.

— В котором часу завтра?

— Ровно в полдень, с первым ударом колокола. Я дам вам все указания.

— А что ты еще хотел спросить?

— Это отпадает. Это насчет Кэтела. Но я бы задал тот вопрос, только если бы на первый вы ответили отрицательно. Правду сказать, я думал, что так и будет. Прошу прощения.

— Ничего, пожалуйста, — сказал Барни. — Кстати, тебе придется выдать мне новую винтовку.

Когда Пат ушел, Барни еще долго стоял возле своего загроможденного стола, глядя на трухлявые огородики на старых обоях. Ему было очень страшно. И было у него чувство, нельзя сказать чтобы неприятное, что его наконец загнали в угол. Что бы ни творилось в его душе, прежнее существование кончилось, теперь им распоряжается другая жизнь, поважнее его собственной.

Интересно, послал бы он все-таки Франсис эти письма? Сумел бы отказаться от Милли? Спасибо ему все равно никто не скажет. Он осужден по заслугам. Вернее, теперь уже не важно, как о нем судят. Оказывается, это не имеет большого значения.

Он потянулся к письмам, взял их в руки и разорвал на длинные полосы. Потом подобрал с полу смятые листы мемуаров и стал методично, один за другим рвать их в клочки.

22

Пат Дюмэй стал подниматься по темной лестнице на чердак. Лампа, стоявшая на полу на чердачной площадке, отбрасывала густые тени вниз, под каждую ступеньку, и освещала человека в форме Волонтера, который, услышав шаги, стал навытяжку. Пат шатался от усталости. Он ни разу не присел с тех пор, как узнал в воскресенье днем, что восстание все же состоится. Теперь было уже за полночь, наступало утро пасхального понедельника.