Alouette, little Alouette…
Шрифт:
– Тридцать, – ответил Евген. – Это комплиментарный вопрос, мне всего тридцать, а я работаю у самого Томберга! Это я так, в порядке обязательного подхалимажа.
Томберг улыбнулся, кивнул.
– И собачка-то у вас первая?
– Да, – ответил Евген, – мне было восемнадцать, когда я сумел купить, с помощью родителей конечно, однокомнатную квартиру и сразу же выбрал в питомнике самого замечательного щенка из всех существующих на свете!.. Сейчас ему уже двенадцать, а боксеры до десяти доживают редко…
– У вас и пес трансгуманист, – сказал Томберг.
– Стараюсь, – сказал Евген, – всеми добавками подкармливаю,
Томберг смотрел с великим сочувствием, кивал, но Евген все не мог понять эту странную смесь сочувствия с жалостью.
– Как я вас понимаю, – сказал наконец Томберг. – Сейчас вы думаете, что зачерствел старик… Молодежь всегда так думает, все люди моего возраста, по их мнению, черствые маразматики. Ладно-ладно, это я так, про общее восприятие… В общем, моя Самсика у меня уже одиннадцатая. Не все, конечно, доживали до десяти… Каждого я любил и обожал. Но представьте себе, вот я крионировал бы своего первого любимца?.. Потом второго? Третьего?.. Что я делал бы потом с целой стаей?.. Раздать другим людям, оставив себе одного, жестоко. Да и как выбрать, всех их любил безумно. Да и они уже не щенки, других не признают. Только я у них был любимым вожаком стаи, которого обожали, которым восхищались и гордились!
Френсис раскрыл рот, о дальних перспективах не задумывался, голова забита всегда наукой, а тут такое… гм…
– М-дя, – сказал он жалко, – а тем, кто замораживает кошек, придется еще хуже… Штук по двадцать наберется в криокамере?
Томберг развел руками, лицо оставалось грустное.
– Возможно, Самсику как раз и крионирую, так как ей осталось не больше года, а я думаю проскрипеть дольше. Даже если заведу еще одного – я не могу без преданной и любящей собаки, то две в доме – это еще нормально. Но три – перебор, все-таки я не заядлый собачник, я заядлый генетик… Может быть, даже более упертый, чем наш Максим Максимович…
Максим, услышав свое имя, повернулся, но сперва его взгляд упал на Аллуэтту, задержался, а потом с таким усилием соскользнул, что слышно было, как гупнуло о пол.
– Гм, – сказал Томберг, – ну ладно, обживайтесь на новом месте. А я пока пойду… тоже обживаться с мыслью, что у нас есть ККК-3С.
Аллуэтта постепенно осваивалась, вся лаборатория не так уж и велика, гостевой зал в ее дворце в Ницце и то просторнее, аппаратуры тоже не так уж и много, всего пять столов со старинными дисплеями во всю поверхность, продвинутая электроника с непонятными для нормального человека программами, одна сразу сообщила ей на встроенный в ухо приемник, что у нее раздражительность выше нормы на двенадцать процентов, это не опасно, но рекомендуется дышать глубже.
Анечка – толстая беспечная пышечка, которой всегда не везло с парнями, но не отчаивается, работа прекрасная, в лаборатории вокруг одни молодые и неженатые мужчины, чувствует себя в большой и дружной семье, и хотя блестящих открытий в науке не совершила, но это к лучшему, иначе начали бы смотреть с подозрением, как на говорящую лошадь. Зато по исполнительности и скорости работы даст сто очков даже неутомимому Джорджу.
Георгий Курицин – невысокий, согбенный от постоянного сидения сперва за книгами, потом за монитором и в конце концов за микроскопом, звезда нейрохирургии, предложивший целый ряд новых методов
Джордж Руденшток – такого же роста, как и Георгий, но толстенький, не толстый, а именно толстенький – это тот же вес, но когда у человека всегда на лице приветливая улыбка, если постоянно ласков и услужлив, никогда от него грубого слова не услышишь, то именно толстенький, слегка толстенький, сколько бы там ни зашкаливало на весах.
Евген Катигорошко отличается от других тем, что единственный, кто помнит о своей национальности. То ли троллит, то ли прикалывается, но время от времени напоминает скромно, что он не какой-нибудь Евгений, а Евген, одно из древнейших имен в мире, потому что украинское и означает на праязыке ариев «сало», но иностранцы могут звать его просто Юджином.
Френсис и на работе одет так же щегольски, как и тогда на их симпозиуме, что, как объяснил тогда ей Ильяс, означает на греческом «большая попойка». Под белым халатом прячется новинка от Перчиччи или Герда Бонкса, на лице обычно веселая и беспечная улыбка плейбоя, хотя работоспособностью может посоперничать с Сизифом, и, как сообщила восторженно Анечка, за ряд уникальных по точности и виртуозности работ заслужил репутацию одного из лучших генетиков мира.
Сам Максим, как она подслушала, помимо общего управления, еще и работает над тем, чтобы мысленно можно было не только управлять приборами и гаджетами, но и связываться с людьми, но уже на клеточном, биологическом уровне, а для этого нужно что-то нарастить прямо в нейронах, чем он и занимается.
Сперва это будет только узнавание друг друга, передача простейших ощущений, а потом дойдет и до смысловых сообщений. И будет эта связь полностью защищена, и передавать можно будет намного больше и точнее, чем с помощью примитивных радио– и телесигналов.
Этот первый день работы тянулся в самом деле мучительно долго, но отец промахнулся с прогнозом. Все получилось бы так, как он предсказал, однако она, пометавшись в ярости, решила рассматривать это все как игру, в которой у нее именно такая роль и потому нет ничего унизительного ходить с тряпкой в руках и вытирать пыль, подавать кофе и булочки, переносить клетки, внутри которых крохотные, такие смешные мышки, снова убирать несуществующую грязь…
В конце рабочего дня она исхитрилась все же подойти к столу грозного шефа, спросила почти шепотом:
– Скажи, чем я тебе так не нравлюсь?
Он бросил в ее сторону косой взгляд.
– Непонятно? Волосы слишком длинные.
Она опустила голову и молча отошла, дальше еще раз принесла вежливому Джорджу кофе, а милой Анечке еще и горку бутербродов, дождалась, когда ушли Георгий и Джордж, хотела остаться подольше: Максим все еще трудится, – но приблизился Френсис и сказал тихо:
– Аллуэтта, для первого дня достаточно.
– Я не устала, – возразила она.
– Да, – согласился он, – танцы под алертардом в ночных клубах до самого утра закаляют и дают крепость мышц, уже знаем. Но существует законодательство, запрещающее сверхурочную работу. За это штрафы…
– Я заплачу, – ответила она с должным высокомерием.
Он посмотрел искоса.
– Но мы еще и законопослушные граждане.
– Правда? – спросила она с сомнением.
– Почти, – ответил он уклончиво. – Так что давай топай отседова и отдыхай. Для тебя поискать ночные клубы?