Алпамыш
Шрифт:
Осень наступила — сад веселый пуст, —
Сядет и ворона на р
о
зовый куст!
Смерть придет, — игру затеет с кошкой мышь,
Но костей мышиных скоро слышен хруст.
Хоть змея лукава, хоть она скользка, —
И змею ужалит смертная тоска.
Если где-нибудь я встречу калмык
а
—
Камушком
Грозным лихом буду я для калмык
о
в!
Э, калмык злосчастный, слушай, что скажу:
Знай, что я нещадно всех вас накажу, —
Никогда страшней вам не было угроз!..
Что ты привязался, как дорожный пес?
Задаешь мне десять раз один вопрос:
Как зовется край, где я родился, рос?
С родиной моей чего пристал ко мне?
Впрочем, и назвать ее не жалко мне.
Знай: страна Конграт есть родина моя!
При рожденьи назван был Хакимом я,
Прозвище дано мне позже — Алпамыш.
Имя ты свое назвал мне: Караджан.
Что же ты еще стоишь, как истукан?
Тяжело принял Караджан слова Алпамыша: «Жестоко, мол, я накажу всех вас, бедствием, мол, стану я для калмык о в!» Врезались слова эти в Караджана и, решив испытать прибывшего, так он сказал:
— Утица, тобой упущенная, есть:
На Ай-Коле ей пришлось, бедняжке, сесть —
Девяносто коршунов над ней кружат,
День и ночь ее, бедняжку, сторожат.
Зря сюда спешил ты, сокол, прилететь:
Коршунов таких как можешь одолеть?
Бестолку спешил, — придется пожалеть.
В коршуньих когтях не сладко умереть!
Положения ты не разведал здесь,
Вздорную завел со мной беседу здесь, —
Гибель ждет тебя, а не победа здесь!..
По верблюдице твоя тоска-печаль,—
Есть верблюдица — твоя ли, не твоя ль? —
Полуторатысячную надевает шаль,
Стойбище ее найдешь в степи Чилбир.
Если знаю что, — поведать мне не жаль.
Видел я: жива верблюдица твоя,
Только знай, — мечта не сбудется твоя:
Ровно без десятка сто богатырей
Угрожают здесь верблюдице твоей.
Слух по всей степи уже пошел о ней.
Очень
Тех богатырей увидев пред собой,
Должен будешь ты вступить в неравный бой:
Над тобою верх из них возьмет любой.
Силачей таких сразишь ли похвальбой?
Правду говорю, с тобою говоря:
Страстью по своей верблюдице горя,
Даром ты приехал, — изведешься зря!
Услыхав эти слова от Караджана, очень опечалился Алпамыш, про себя подумав: «Он перевалил через девяносто гор, сталкивался с батырами калмыцкими, со многими несчастьями, наверно, встречался калмык этот. Правильно говорит он мне: чем ехать туда, себя на позор обрекая, не лучше ли мне будет сразу повернуть отсюда, обратно коня направить?»
Заметив, что Алпамыш так близко к сердцу слово его принимает, Караджан, прикинувшись незнающим его, сказал: — Я тебя за другого принял.
— Род конгратский высокий твой,
Облик ангела, пыл боевой,
Конь, что сыт сухою травой…
За другого я принял тебя…
По верблюдице страстный вой,
Твой на все ответ некривой,
Взгляд Рустама твой огневой…
За другого я принял тебя…
Жар и сладость речи живой,
Плечи, как утес кремневой,
С гордою большой головой…
За другого я принял тебя…
Гневный окрик твой громовой
Вздохов, стонов шум грозовой,
Смелостью — орел степовой…
За другого я принял тебя…
Грудь и твой хребет становой,
Смех, что бьет струей ключевой,
Лукобровье, взор заревой…
За другого я принял тебя!..
Алпамыш, слова Караджана услыхав, спрашивает, за кого же он принял его:
— Род конгратский назвал я свой.
Ликом — ангел, дух боевой,
Конь мой сыт сухою травой…
За кого меня принял, калмык,
За кого меня принял, дурак?
По верблюдице страстный вой,
Мой на все ответ некривой,
Взгляд Рустама мой огневой…
За кого меня принял, калмык?
Жар и сладость речи живой,
Плечи, как утес кремневой,