Алтарь без божества
Шрифт:
– Что, девка, горек хлеб хозяйский, – а потом вздохнул, взглянул в детские наивные глазенки и добавил, – учиться бы тебе надо, а не гнуться на чужой стороне.
А вскоре деревня судила да рядила о новой затее «студентов». Решили они, как говорили, ликвидировать безграмотность среди местного населения.
Зажиточные мужики (по сути дела, кулаки) косились на парней: не дело это крестьянину грамоту знать, ни к чему вовсе. Сторонники же новой затеи – беднота, сокрушались, что нет подходящего места для ученья и нужных пособий. Но выход был найден. У бабки Пелагеи выпросили от старого кухонного стола крышку, покрасили ее в черный цвет, и стала из крышки школьная
Всю зиму бегала Анютка урывками в «школу», и к весне на радость свою и учителей читала уже, хотя по складам, книжки.
…Начало тридцатых годов на деревне, как и по всей стране, было бурным. Создавались колхозы. С собственническими пережитками люди расставались нелегко. Горячилась «комса». Анна Бабышкина – член комитета местной комсомольской ячейки на собраниях взывала: поменьше ухарства, ребята, среди людей пропаганду вести надо.
– Как?!
– Агитбригаду создать следует. Выступим в своей деревне, в соседней.
Идея понравилась. Начали ее претворять в жизнь. На первых порах решено было поставить спектакль. Тема революционная.
Премьера состоялась, конечно, в своей деревне. Спектакль удался. Много было интересного в постановке, но самым примечательным явлением были, пожалуй, декорации, состоявшие в основном из лозунгов и призывов.
Потом были многочисленные поездки к соседям – за 15-20 километров. «На своих двоих» после рабочего дня отправлялись агитбригадовцы к крестьянам отдаленных деревень – несли пламенные слова и убеждения партии. Интересное было время. Комсомольская кровь кипела в жилах, бродили дерзкие мысли в голове.
…Сейчас Анна Алексеевна Бабышкина – председатель Никитского сельсовета, вспоминая о комсомольской юности своей, мечтательно закрывает глаза и говорит голосом, полным восторга и радости:
– А какая была дисциплина у нас! Звание комсомольца несли мы с честью. Помнится, как-то агроном Иванов, член нашей комсомольской организации пришел в клуб чуть-чуть «навеселе». И незаметно даже было, что он выпивши, – так немножко запах чувствовался. О, что тогда было! Сразу же собрали комитет и такой нагоняй устроили «любителю спиртного», что он потом чуть ли на коленях заверял всех – не будет больше подобного. Люди в деревне после этого случая к нам еще с большим уважением относится стали.
Да, авторитет и действительно у комсомольцев был немалый. Шутка ли, Анну Бабышкину, семнадцатилетнюю девушку на колхозном собрании бригадиром назначили. А в бригаде-то немного немало – 42 человека. А вскоре возглавляла уже Анна и весь колхоз.
– Молодежи было у нас много, – вспоминает Анна Алексеевна, – работать мы умели. Колхоз богатеть начал. Первыми в районе из всех прочих колхозов приобрели мы грузовой автомобиль. Сейчас – это даже забавным кажется, какой он был новинкой и диковинкой на селе. Помнится, комсомольцы наши пляской его встречали. И росло бы наше молодежное хозяйство, крепло год от году – да война помешала.
Голос Анны Алексеевны становится глуше, лицо суровым, в глазах появляется строгость.
– Война… К этому времени я была уже членом партии…
III
– Володя! Вы помните войну?
Владимир Яковлев долго и задумчиво смотрит куда-то мимо собеседника, потом нехотя отвечает.
– Помню.
Тихо опускается на деревенскую улицу августовский вечер. Один за другим вспыхивают огоньки электрических лампочек в окнах домов напротив. В открытое окно ветер заносит свежий ароматный
Мне неловко тревожить в этот мягкий спокойный вечер в человеке тяжелые воспоминания. Кто я есть? Что знаю? В войну я был несмышленышем, ходил под стол пешком, да и жили мы далеко в тылу. Помню лишь День победы. Красный флаг над колхозной конторой. Улыбки у прохожих на улице. Радостный бегу домой, а там мать плачет. Позднее понял почему – убили отца.
– А мой отец умер после войны. Сказались немецкие приклады. Все эти места были немцами оккупированы. Отец мой инвалид был. Жил в оккупации вместе с нами: с женщинами, да малыми ребятишками. Во время войны мне ведь было тоже не так уж много лет. Как-то отца немцы угнали за деревню окопы рыть, а мы с братишкой в соседнюю деревню пошли к тетке. Отец видел. А тут как раз начался налет наших самолетов. Бомбежка. Отец было кинулся к нам, хотел в подвал спрятать, немцы и набросились на него. Прикладами избивать стали. Да все по голове, по спине. А батька-то горбатый был.
Молчим.
– А что, после войны долго восстанавливали хозяйство? – продолжаю спрашивать.
– Восстанавливали? – горько усмехается Владимир, – заново все отстраивать пришлось. В землянках жили. Немцы, отходя, все кругом пожгли. Ведь, где стоит наша центральная усадьба, ни двора, ни кола не оставили. А раньше какая деревня была. Больше 400 домов. Но Вам об этом старожилы лучше расскажут – они помнят довоенную жизнь…
– Да, – вздохнул Михаил Артемович Козлов, – деревня была богатая. Ореховней звалась. Колхоз тут раньше был. А до колхоза кулачье властвовало. Шерстобитные мастерские содержали, трактир был. Знаешь, как новая жизнь давалась тяжело тогда. Как ни говори, тяга к собственности велика. В колхоз шли с сомнением. Да тут еще кулаки ведут пропаганду. Но председатель был молодец у нас. Тверд, крут и партийную линию прямо вел. Разбогател колхоз. Школу десятилетку построили, больницу. Добрую память оставил о себе наш председатель. Егор Голенков. А война началась, первым ушел на фронт. Погиб он. Эх, да мало ли людей положили свои головы за родную землю-матушку…
– В войну я танкистом был, – поведал мне Иван Васильевич Волченков. – По окончании войны, после демобилизации ни на завод, ни на фабрику не поехал, а сразу сюда. А здесь все повыжжено. Еще раз пришлось фронтовикам, прибывшим на родную землю, пережить горечь военного времени. Но мы работали. И вот посмотри, какой совхоз возник на пустом месте. Интересное это дело хлеб растить, да вот беда: молодежь что-то не очень у нас приживается.
Залечены раны, нанесенные войной. На месте старой Ореховни стоит центральная усадьба совхоза «Поляна». И есть здесь и школа, и медпункт, и пошивочная мастерская, и парикмахерская, и баня, и Дом культуры. Строятся каменные жилые дома. Но молодежи в совхозе не очень много.
– Разговариваешь с ребятами, – делится мыслями далее Волченков, – каждый готов за большое дело отдать всего себя. Хорошо, но великое складывается из малого. В нем-то и надо себя проявить. Я не знаю, о чем думал Егор Голенков, организуя в районе маленький колхоз, но в результате он делал великое дело. Недаром мы сохраним память о нем…
Хорошо сказано! Впоследствии, опираясь на эти жемчужные крупицы высказываний своих давних знакомых, сделал я, работая в «Сельской жизни», обзор писем трудящихся, озаглавив его непритязательным, но, кажется, притягательным заголовком «Родники нашей памяти». Думается, он имеет полное право занять очередное место в этой книге.