Алтайская повесть
Шрифт:
– Мою самую дорогую, пепиновую-шафрановую, сломали!
Двух кроликов поймали, а третьего нигде не могли найти. Алеша ходил по саду, заглядывал под каждый кустик и у всех спрашивал:
– Тут не пробегал? Не видели?
– А я знаю, где кролик сидит, – тихонько сказала Чечек Мае Вилисовой.
– Где? – живо спросила Мая.
Чечек кивнула на куст боярышника:
– Там притаился.
– Что же ты молчишь? – удивилась Мая и тотчас закричала: – Алешка, сюда! Он здесь притаился!
Куст окружили, и Алеша схватил
– Теперь все, – сказал он. – Уж попались, так теперь из моих рук не вырвутся!
Ребята вокруг засмеялись:
– Да сколько раз в твои руки попадались, а то и дело по улице бегают!..
Вечер темнел. Небо гасло за спиной Чейнеш-Кая. Ребята медленно, не торопясь пошли из сада, очень усталые и очень веселые. Все было посажено, все было полито – пусть приживается!
– Этот день для нас очень большой, – сказал на прощание Анатолий Яковлевич. – Мы заложили сад, первый сад в нашей округе! Давайте запомним это число – двадцать седьмое апреля!
– И пусть это будет наш юннатский праздник, – подхватила Марфа Петровна, – праздник сада! И в будущем мы каждый год будем праздновать этот день!
– И не учиться? – крикнул Семушка из шестого класса, известный ленивец.
Все засмеялись.
– А Семушке только бы не учиться!
– Нет, учиться все-таки будем, Семушка, – с улыбкой ответил Анатолий Яковлевич, – но будем в этот день делать юннатские доклады, будем отмечать наши юннатские успехи и производить новые посадки… Постепенно и в колхозе сад заложим, и у каждого двора яблонь насажаем, и в полях лесозащитные полосы вырастим… Да, столько еще у нас с вами работы и радостей, ребята, что и жизни нашей, пожалуй, не хватит!
Чечек побежала к Евдокии Ивановне, понесла бадеечку. Желтый Кобас попрыгал вокруг нее, похватал за платье, но Чечек только отмахнулась от него:
– Ну тебя, Кобас! Не лезь ко мне, а то стукну!
– Входи, входи, Чечек! – ласково встретила ее Евдокия Ивановна, принимая бадейку. – Сейчас свет зажгу. Наших-то мужиков еще дома нету.
Чечек молча уселась на лавке.
– Ты что невеселая, или устала? – спросила Евдокия Ивановна.
Она щелкнула выключателем, и мягкий свет озарил ее розовое улыбчивое лицо и светло-русые колечки волос, вьющихся около ушей.
– Я не устала, я же не устала! – ответила Чечек. – И Кенскин думает, что я устала! И еще думает, что я злюсь. А конечно, злюсь, когда обманывают! – У Чечек задрожал голос, и она сердито насупилась.
– Э, вот как? Обманывают? – удивилась Евдокия Ивановна. – А кто же это обманывает тебя, Чечек?
– Все, все! И Анатолий Яковлич и Кенскин!
– И Константин? Ну подожди, мы ему сейчас зададим жару, пускай только придет!
– А я уже пришел, – отозвался Костя из кухни. Он вошел в горницу и чуть-чуть удивленно посмотрел на Чечек. – А за что же это мне жару, однако?
– За что! – крикнула Чечек. – А за то, чтобы не обманывал!
– Чтобы не обманывал?..
– Ну
Чечек вдруг громко заплакала, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонями. Костя поглядел на Чечек, поглядел на мать – и снова на Чечек:
– Ну, что же? Сказали – будем сажать яблоньки, так и посадили!..
– А, посадили! А какие же это яблоньки? Ты думаешь, я не знаю, какие яблоньки бывают. Яблоньки все в белых цветах и в розовых – все в цветах. Я же думала: полная машина белых цветов, а это какие-то прутики. На них даже листьев и то нету! Думаешь, если я из тайги приехала, то и не знаю ничего? А я вот знаю!
Костя усмехнулся:
– Вот так, покричи еще. А я пока пойду руки вымою. – И он пошел в сени к рукомойнику.
Мать засмеялась.
– Ох, Чечек! – сказала она со смехом. – Ох, бедняжка! Да кто же тебе сказал, что яблоньки сразу цветут?
– Все говорили! И девочки наши говорили, что у яблонек розовые и белые цветы. Да я и на картинке видела… А они – вон какие!
– Да у этих тоже будут цветы – не сразу же! Ведь эти прутики еще не яблоньки, они еще яблоневые детки!
Чечек посмотрела на нее мокрыми черными глазами:
– А тогда почем они знают, что это яблоньки? А может, это осины какие-нибудь?
– Так ведь их же у Лисавенко из яблочного зернышка выращивали. А из яблочного зернышка осина вырастет разве?
Евдокия Ивановна рассмеялась, Чечек улыбнулась тоже. А когда Костя, умывшись, вошел в горницу, она соскочила с лавки ему навстречу.
– Кенскин, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – ты скажи – только говори правду! – ты мне скажи: а наши яблоньки все-таки будут цвести белыми цветами? Ну когда-нибудь будут?
– Конечно, будут, – ответил Костя. – А как же? Придет время – и зацветут. Ты этот первый цвет увидишь.
– А ты?
– А я – нет. Меня уже в нашей школе не будет тогда… – И, слегка отстранив Чечек рукой, Костя сказал: – Мама, а что это отец не идет? Ужинать бы…
– Сейчас соберу… – сказала мать. – Садись, Чечек!
Чечек, усевшись за стол, задумчиво глядела на Костю: на будущий год его уже не будет здесь!.. А Костя, подвигая к ней поближе хлеб и масло, сказал:
– Ну что, накричалась? Все выложила? Эх ты, бурундук. Как чуть что, так уж и плакать. А еще тоже – в пионеры собралась!
– А я и не плачу! – досадуя на прорвавшиеся слезы, ответила Чечек. – Я са-авсем и не плакала, это просто слезы выскочили. Буду я плакать, вот еще!
Вскоре пришел отец. Стали ужинать. После ужина Костя долго рассказывал о том, что он увидел в Татанаковском логу: о яблонях, стоящих бессчетными рядами, о склонах, заросших смородиной, о ягодных плантациях… И особенно подробно рассказал он о яблоньке, которую видел в теплой ложбине, о том, какая красивая и нарядная она стояла – вся белая и вся розовая…