Альтеpнатива (Весна 1941)
Шрифт:
Поблагодарив рейхслейтера за столь ценные советы, Веезенмайер снова поехал в РСХА. Здесь он узнал, что Розенберг еще вчера отправил к Мачеку своего непосредственного подчиненного - референта внешнеполитического отдела НСДАП Вольфа Малетке.
Риббентроп, инструктируя Веезенмайера, наоборот, считал, что ставка на одного Мачека нецелесообразна, а думать надо о том, чтобы и усташей превратить в послушных сателлитов Германии.
Поэтому Веезенмайер оказался в сложном положении: и Гейдрих и Риббентроп ждали от него работы со всеми оппозиционерами, в том числе с усташами, а Розенберг настаивал на контактах
На вид Веезенмайеру было еще меньше лет, чем по паспорту. Он казался юношей, только-только кончившим университет, хотя ему уже исполнилось тридцать пять. Вел он себя удивительно застенчиво, и казалось, не он руководит операцией в Загребе, а его помощник Диц. Нескладный, несколько странный, казавшийся рассеянным, он говорил негромко, улыбчиво, словно бы опасаясь, что его могут перебить люди старше его по возрасту и званию. Штирлиц обратил внимание на его руки: сильные, большие, суховатые, они, казалось, по какому-то нелепому случаю были приданы этому человеку с умными, искрящимися юмором, пронзительно-черными глазами, со лбом мыслителя (прыщи на висках он запудривал) и четко очерченным ртом актера.
– Я очень рад, друзья, - сказал Веезенмайер, пригласив в роскошный ресторан "Эдем" на Курфюрстендам членов своей группы - Дица, Штирлица и Зонненброка.– Я рад, что мне предстоит работать с вами, асами политической разведки. Думаю, вы окажете мне всестороннюю помощь в том деле, которое нам предстоит выполнить. Перед тем как мы начнем пьянствовать, - он посмотрел на две бутылки бордо, поданные на стол, и Штирлиц заметил, как при этом быстро переглянулись Диц и Зонненброк, стоит еще раз обговорить в общих чертах план нашей работы.
Диц, извинившись, поднялся из-за стола и вышел из кабины, чтобы внимательно посмотреть, кто сидит в зале. Веезенмайер посмотрел на него с улыбкой и сказал:
– Я всегда считал, что чрезмерная конспирация мешает делу больше, чем полное ее отсутствие... Наверное, я сильно ошибался... Неудивительно - я ведь совсем недавно работаю в разведке.
Вернувшись, Диц сказал:
– Там сидит девка из венгерского посольства с испанским журналистом кажется, из "Пуэбло"...
– Мы им не помешаем?– спросил Веезенмайер, и Штирлиц рассмеялся, положив свою руку на руку Дица, удивленно переводившего взгляд с Веезенмайера на Зонненброка.
– Нет, тут есть нюанс, - сказал Диц, перейдя на шепот, - мы пытались вербовать эту девку через мужчин, но она....
– Не будем отвлекаться, - так же улыбчиво перебил Дица Веезенмайер, у нас очень мало времени, и если мы будем бояться венгерских девок в своем немецком доме, то лучше тогда распустить гестапо... Не завербованные на мужиках девки - не наша забота, мой дорогой Диц. У нас серьезные задачи, и давайте на них сосредоточимся. Вы провели в Чехии три месяца, Зонненброк?
– Да.
– В Праге?
– Да.
– Вы
– Русским больше, чем чешским.
– А славянские былины знаете?– спросил Веезенмайер.
Штирлиц напрягся, потому что штандартенфюрер сказал эту фразу по-русски.
– Руссише зкаски знайт ошень маль, - ответил Зонненброк, - больше знайт анекдотен...
– В послужном листе вы указали на свое абсолютное знание русского языка...– заметил Веезенмайер.
– Да.
– Рискованно. Вы очень дурно говорите по-русски. Очень. Где вы учились?
– Я жиль в России пьять месисев...
– Говорите по-немецки, пожалуйста.
– Пять месяцев я работал в представительстве "Люфтганзы" в Москве, штандартенфюрер.
– Вам понравились русские?
– Мне нравится свинья, лишь когда из нее сделан айсбан.
Веезенмайер поморщился.
– Знаете что, - сказал он, - врага нельзя победить, если изначально не испытывать к нему почтения, таинственного непонимания и любви. Да, да, я говорю именно то, что хочу сказать, - любви. Презрение - далеко не тот импульс, который родит ощущение собственной мощи... Презрительно можно смахнуть таракана со стола... Диц?
– Да.
– Вы работали в Венгрии, Праге и Софии?
– Я-то как раз болгар люблю.
– Почему именно болгар?
– Ну как... Там было легко: или он с нами, и тогда он по-настоящему нам верен, или он против, и тогда уж он по-настоящему против. Французских штучек - сегодня друг, а завтра враг - там не бывает.
– Но вы знаете, что Болгария - мать славянского языка?
– Да.
– А язык - это инструмент национальной идеи.
– Понятно.
– А национальная болгарская идея замыкается на Москву. И то, что болгары были с нами, есть проявление исторического парадокса. Они внутренне очень не любят нас, Диц.
– Но вы же говорили, что врага надо почитать...
– Я говорю то, что думаю, а вам не обязательно думать так, как я говорю, Диц. Я привык, что мои сотрудники оспаривают мою точку зрения. Я люблю иметь дело с друзьями - а это всегда открытый и доверительный спор, когда каждый отстаивает свою точку зрения. Вы согласны со мной, Штирлиц?
– Нет, штандартенфюрер.
– Почему?
– Потому что вы старший по званию и по опыту работы в славянских странах. Или уж станьте таким начальником, чтобы провести закон об отмене повиновения приказу вышестоящего руководителя.
– А разве я отдавал приказы?
– Нет. Вы поучали нас.
– Вас? Я поучал Зонненброка.
– Мы в разведке не научены отделяться друг от друга, если оказались в одной упряжке.
– Вам придется работать соло. Я буду курсировать между Загребом и Марибором, вы - тоже, Дицу предстоит заниматься армией, а Зонненброк, видимо, сосредоточит свое внимание на русской эмиграции - кому, как не ему, поработать с ними? Русская эмиграция имеет широкие выходы на двор монарха, так что Зонненброк может внести свой серьезный вклад в наше общее дело. Вы не сердитесь на меня, друзья? Бога ради, не сердитесь! Я теряюсь, когда на меня сердятся коллеги. Пожалуйста, считайте меня вашим товарищем, я ненавижу иерархические чинопочитания. Вы что-то хотели сказать, Диц?