Альтернатива маршала Тухачевского
Шрифт:
— Хорошо — задумчиво продолжил полковник — какие мнения будут по части финансов?
— Думаю, что миллиарды нам не нужны — впрочем, и десятки миллионов в месяц — тоже — высказалась супруга — а, скажем, полтора-два миллиона в месяц — будут в самый раз.
— Мама, а тебе не кажется, что это многовато, — осторожно спросил сын — ведь на очень небедную жизнь нам хватит сумм, раз в 20–30 меньших?
— На жизнь — да, бесспорно — резко ответила мать — а ты подумал, каких денег будет стоить лечение отца, если он, не дай Бог, заболеет?
— Вообще-то, у нас хорошие ведомственные клиники — напомнил супруге разведчик.
— У вас были отличные
— Но ведь можно обойтись обычным лечением — заметил Ленин.
— Можно — согласилась жена — когда речь идет об ангине или простуде; когда же речь идет об инфаркте, инсульте или раке, то, современные, высокотехнологичные методы лечения, в 70–80 % случаев позволяют не просто спасти, а и поставить на ноги пациентов, стопроцентно обреченных на летальный исход в случае применения традиционных методов.
— Прости — вмешался сын — эти курсы лечения, что, стоят таких денег?!
— Смотря какие — и от чего — ответила мать — обычно один такой курс стоит несколько сотен тысяч долларов; есть такие, которые стоят больше миллиона. Кстати, далеко не всегда удается вылечить человека за один курс лечения — может понадобиться и два, и три, и пять курсов. Да, совсем забыла — все это относится к лечению в Германии, Швейцарии, Израиле; у нас и цены, в среднем, в два раза выше, и квалификация врачей, как правило, пониже.
Отец и сын обменялись взглядами впечатленных до глубины души людей — таких подробностей о современной медицине они не знали, что и не удивительно — супруга и мама по профессии была хирургом, причем, высококлассным.
— В таком случае, я не вижу разумной альтернативы маминому варианту — высказался сын, прекрасно понимавший, что сейчас неподходящее время для каких-либо дискуссий с матерью.
— Согласен — кивнул глава семьи, не хуже сына понимавший и необходимость не раздражать без крайней нужды супругу, и разумность предложенного ей варианта — тем более, что это в советские времена, в нашем ведомстве, "без звука" выделяли любые необходимые суммы для лечения раненых и больных сотрудников за рубежом — сейчас то ли дадут, то ли не дадут, черт его знает — и если дадут, то, совершенно не факт, что в расчете на действительно первоклассную клинику.
— Значит, на этом варианте и останавливаемся? — уточнил Вячеслав Владимирович, подводя черту под обсуждением на семейном совете.
— Да, но вся эта затея мне очень не нравится — высказала свое мнение супруга.
— Да — кивнул сын.
Через полчаса, когда полковник, сидя в кабинете за письменным столом, внимательно перечитывал дневники Гальдера, в дверь постучались.
— Да — разрешил Вячеслав Владимирович, по манере стучаться мгновенно узнавший сына — супруга стучалась иначе.
Вошедший в кабинет отца сын автоматически окинул помещение взглядом — и в этот момент у него под ногами в комнату пролетела серая молния. Мужчины синхронно улыбнулись — любимец семьи, усатый и полосатый хищник, был в своем репертуаре, принципиально не признавая никаких границ и запретов. Молния притормозила у дивана, обернувшись здоровенным котярой, за восемь кило весом, широкогрудым, с мощными лапами. Котофей, убедившись в том, что его прорыв на запретную территорию прошел успешно, неторопливо запрыгнул на диван и вальяжно развалился на нем, всем своим видом выражая
— Матроскин, хвост надеру! — ритуально пригрозил Ленков-младший бесцеремонному до полнейшего нахальства хвостатому паршивцу.
Матроскин, столь же ритуально, изобразил полнейшую невинность "а ля "сестрица Аленушка"": дескать, дверь была открыта, вот он и вошел; и, вообще, гнать с дивана бедного, несчастного котика есть зверство, не имеющее аналогов в истории. Умен был, шпана подзаборная — умен и хитер, отлично зная, за что действительно схлопочет по мягкому месту, а, что пройдет для него без малейших последствий, не считая дежурного обещания "надрать хвост поганцу".
— Ладно, черт с ним, пусть сидит — улыбнулся Ленков-старший, прощая желтоглазому нахалу очередное хулиганство — и ты садись. Кофе с коньячком хочешь?
— Чашечку — с удовольствием — отозвался наследник.
— А больше и не стоит — нам сегодня предстоит поработать, так что не следует туманить головы алкоголем — высказался Вячеслав Владимирович — накрой на столе и достань сигариллы, мне вчера ребята привезли с Кубы; я пока сварю кофе.
Сын поднялся, подошел к стоявшему у правой стены небольшому шкафчику, достал посуду из кофейного сервиза, сахарницу, снял с верхней полки коробку сигарилл — и занялся сервировкой стоявшего у дивана, по той же стене, журнального столика, за которым, по давней семейной традиции, употреблялся кофе в отцовском кабинете. Матроскин, глядя на это, недовольно сощурился, понимая, что сейчас его варварски утеснят — но, увы, кофепитие автоматически предполагало размещение людей на нежно любимом котом диване, на котором так вольготно было возлежать в одиночестве. Выражать же протест против вопиющего попрания кошачьих прав было чревато щелчком по носу или шлепком по попе — получалось не больно, но жутко обидно для грозы окрестных котов и любимца кошечек. Полковник тем временем включил электронагреватель в маленьком, наполненном песком, мангале, стоявшем в уголке у окна слева — и, пока песок нагревался, подошел к книжным стеллажам, занимавшим почти всю левую стену кабинета. Там находились и несколько бутылок с коньяком. Сын, глядя на это, привычно подумал, что темный, сделанный из дуба, стеллаж, не гармонирует с остальным кабинетом, выдержанном в светлых тонах — но очень уж был хорош стеллаж, вместителен, основателен и надежен.
— Ты какой коньяк будешь пить? — осведомился отец.
— Пожалуй, "Ахтамар" — ответил сын, предпочитавший армянские и крымские коньяки, в отличие от главы семьи, любившего французские коньяки.
Отец хмыкнул — и неожиданно сообщил: "Изменю я сегодня "Реми Мартену" с "Ахтамаром".
Через двадцать минут кофе был готов — и мужчины молча выпили вкуснейший напиток, сопровождая этот процесс неспешным курением крепких сигарилл.
— Па, можно тебя спросить? — очень осторожно спросил сын, когда принятая в семье прелюдия к серьезному разговору была завершена.
— Да, сына — доброжелательно улыбнувшись, разрешил отец.
— Нельзя ли узнать, что ты собираешься делать? — столь же осторожно поинтересовался наследник.
— В том смысле, как я собираюсь проводить операцию? — уточнил отец, предварительно включив скэллер.
— Разумеется, если можно — подтвердил сын.
— Не веришь своим глазам — утвердительно улыбнулся Вячеслав Владимирович.
— Не то слово — я вообще в шоке, ведь ты никогда, ни при каких обстоятельствах ни слова не говорил о службе — уточнил сын.