Альтернативная Российская империя. Городские расследования. Комплект из 2 книг

Дашкевич Виктор

Поэтому Снегурочкина папка так и лежала на дальнем краю бюро, и Митю всякий раз мучили угрызения совести, оттого что самое первое его дело так и не сдвинулось с мёртвой точки.

До тех пор, пока не настал первый день февраля.

Глава 4,

в которой демонстрируются два фокуса с переодеванием без последующего разоблачения

Вокзал

большого города – место всегда людное и шумное. Ни погода, ни время суток не сбивают с темпа этот кипучий поток. Александровский [11] вокзал в Москве тому не исключение.

11

Ныне Белорусский вокзал был построен в 1870-м году и носил название «Смоленский», позже, когда железную дорогу продлили, был переименован в «Брестский». В 1912 году его снова переименовали и назвали «Александровским» в честь императора Александра I.

К семи утра тёмное небо над городом еле-еле начинает сереть, а на площади перед вокзалом ночная жизнь, немногим уступающая по громкости дневной, перерастает в привычный балаган. Цокают лошадиные подковы, скрипит снег под полозьями, надрываются извозчики, ругаются отъезжающие, покрикивая на нерасторопных носильщиков. Фырчат автомобили, гудят паровозы, дребезжит ранний трамвай, минуя арку Триумфальных ворот.

Не какофония – симфония. И не хаос – упорядоченная кутерьма, каждый участник которой имеет свою цель и свою траекторию движения.

Городская пролётка с номером «432», прибывшая утром на Александровский вокзал, ничем от прочих компаньонок не отличалась. Чёрные бока так же покрыты снегом и грязью, кожаный верх наполовину поднят, открывая взгляду жёлтое суконное нутро и очертания молодой пассажирки. Извозчик номера «432», внешности столь же непримечательной, как и его повозка, прибыв на стоянку, спокойно слез с козел, приладил на морду лошади торбу с овсом и направился в сторону вокзала – видимо, для встречи прибывающего гостя. Клиентка осталась в экипаже.

Но ни через десять минут, ни через полчаса кучер не вернулся.

Пассажирка его продолжала сидеть не шелохнувшись.

К моменту, когда окончательно рассвело, соседи номера «432» заподозрили неладное.

– Слышь, Ванька, – бородатый извозчик толкнул в плечо такого же бородатого товарища. – Чой-то сидит барышня одна и не моргает даже.

– Да спит, поди! – Ваня подслеповато прищурился.

– Глазья-то открыты! Свои разуй шире!

– Ей-богу, зрит. И не шевелится никак. Эй, дамочка! – Ваня подошёл, пытаясь привлечь её внимание. – Здравие ваше ладно ли? А?

Кучер приблизился вплотную, заглянул в бездонные чёрные глаза и визгливо заорал на всю площадь, перекрикивая трамваи и клаксоны:

– А-а-а! Беда-то какая, люди! Барышня помёрзнула совсем!

* * *

Отгонять зевак пришлось целым нарядом. И всё равно натоптали изрядно. К счастью, когда тело увезли, большая часть из них с разочарованием на лицах сразу рассосалась.

– Тефтельку надо звать. – Семён Горбунов огладил свои «моржовые» усы и рукой на сиденье указал. –

Ежели кучер тут сиживал, Тефтелька сразу след возьмёт.

– Будем надеяться. – Митя наблюдал, как Вишневский посыпает порошком внутренности пролётки в поисках отпечатков. Этот ничего не пропустит, да только «пальцев» тут слишком много – экипаж, видно, не часто мыли. А сколько пассажиров в день у городского извозчика?

Здание вокзала – белое, новое, с двумя башенками над входом – разбудило в Мите воспоминания. Отсюда уезжал на фронт, сюда же с него и вернулся. Казалось бы, совсем недавно, а будто в прошлой жизни. Площадь тогда была чёрно-серая из-за обилия шинелей. И Дмитрий в этой толпе стоял такой же чёрно-серый, неразличимый среди других.

Маги, помнится, отдельно от солдат теснились – растерянные, сердитые, одетые вразнобой. Они и ехали потом особняком, в мягких вагонах, в отличие от солдат, которых утрамбовали битком в эшелон, едущий на запад. Дмитрий вспомнил и обратный поезд: с почти пустыми пассажирскими вагонами и грузовыми, набитыми до отказа длинными ящиками.

Теперь на мирный уже вокзал снова приехала смерть. На обычной городской пролётке.

Место происшествия поразительным образом напоминало картину месячной давности у пассажа. Не общим сюжетом, но деталями. Снова девушка в странном наряде, выставленная словно напоказ, снова эта нарочитая поза.

Собравшихся-то ротозеев вроде убедили – мол, замёрзла барышня, расходитесь, нет тут ничего интересного. Но приехавший доктор Шталь смерть от охлаждения сразу отверг («Помилуйте! Минус три по Цельсию, а она в шубе!») и, погрузив труп в полицейский катафалк, Дмитрию шепнул: «Глаза».

Глаза у барышни и впрямь знакомо блестели. Мите это всё очень не понравилось.

Вскоре привезли Тефтельку. По случаю зимы и ввиду особой ценности лучшую розыскную собаку Москвы обмотали пуховым платком, и всё равно ищейка подрагивала всем телом, перебирала тонкими ногами и нервно поднимала острые уши. Ну точь-в-точь породистая скаковая лошадка перед забегом.

– Давай, Тефтелька, работай, – сопровождающий собаку маленький ефрейтор подвёл её к кучерскому сиденью.

Тефтелька обнюхала потёртое сукно. Покружилась около пролётки. Вытянулась в стойку, раздула большие коричневые ноздри. И рванула налево, чуть не выдернув поводок из рук своего спутника.

Митя помчал за ними. Сзади пыхтел Семён Осипович.

Бежали недолго. В переулке возле здания вокзала Тефтелька внезапно остановилась возле придорожной канавы и начала яростно отбрасывать лапами наваленное сверху сено. Митя бросился помогать. Под сеном на дне канавы обнаружились синий кучерский армяк и шапка.

– Ну же, Тефтелька, ищи дальше. – Митя ткнул шапкой в узкую пёсью морду. – Ищи!

Собака, принюхиваясь, забегала возле канавы. Метнулась на дорогу. Вернулась. Дёрнулась к сену. Чихнула. Потом села перед Дмитрием и растерянно заскулила.

* * *

«Да, хуже дурака только старательный дурак», – размышлял сыщик, глядя в бесхитростное лицо извозчика Ваньки. И тот, ещё пять минут назад стучавший кулаком себе в грудь с криками: «Всё видел! Всё расскажу!», под этим взглядом сник и бравурность свою подрастерял.