Альв
Шрифт:
— Так ты, Яков, отсюда, из этих мест? — спросила тогда Альв, снова укутавшись в покрывало невозмутимости.
— Так вышло, — коротко ответил Яков, которому совсем не хотелось вспоминать, что и как произошло в Скулна тридцать пять лет назад.
— Но хоть имя-то свое скажешь?
— Йеп, — назвался Яков. — Меня звали Якобус или Йеп. Тот же Яков, но на местный лад.
— Ты говоришь на местном языке?
— На "норвед наал"? Северном языке? — переспросил Яков, хотя и переспрашивать было, собственно, не о чем. — Говорил когда-то… давно… Я… — говорить об этом было трудно, но Яков понимал, что Альв он может и даже должен хоть что-нибудь рассказать. — Я ушел отсюда тридцать
— Откуда, тогда, ты знаешь, где мой дом? — Вопрос закономерный, и Альв задала его.
— Я слышал когда-то твой говор… Был человек, он приехал из места, которое называется Альгой. Не знаю город это, местность или замок, но он сказал, что это где-то в Баварском королевстве. Он говорил, как ты. Вот и все.
— Значит, ты думаешь добраться до Баварии?
— Полагаю, это было бы правильно. Судя по платью, в котором тебя нашли и твоим драгоценностям, ты происходишь из богатой семьи. Скорее всего, дворянка. Правда, меня смущают твои способности… Но, по-моему, в этом мире колдовство не редкость и не выдумка.
— Каков же твой план?
— Ночь проведем в хижине, а с утра выйдем в путь. Доберемся до Ховахта, сядем на корабль… — озвучил Яков свой план. — Морем из Ховахта можно добраться до Дании. Или сразу на север Германии. Там, вроде бы, лежат цивилизованные страны. Города, дороги, почтовые станции… Думаю, мы сможем добраться до Баварии, ну а там… Может быть, в родных местах к тебе вернется память, или мы найдем твоих родных. Ну, а нет, так устроимся где-нибудь в торговом городе, и я открою школу фехтования… Ну, или еще что.
2. Среда, пятнадцатое марта 1611 года — водена [17] , двадцать третий день месяца марта или мерз
Хижина оказалась необитаема, но не заброшена. Крыша из прутьев и дерна, чистый земляной пол, дверь на кожаных петлях, и очаг, сложенный из камней. Скорее всего, это было жилье пастухов, но сейчас, не в сезон, и хижина пустовала. Оно и к лучшему. Нет свидетелей, и не надо пытаться изображать из себя того, кем пока не являешься — человеком этого мира.
17
Водена или Одинсдаг — (Odinsdag) — день бога Одина или Вотана (разные имена верховного бога германо-скандинавской мифологии).
Яков набрал сухого валежника — его здесь, вдали от жилья, было много — развел огонь в очаге и приготовил ужин. Альв этого делать или не умела, или попросту не захотела. Настроение у нее было странное: вроде бы, спокойна и невозмутима — просто сфинкс какой-то, а не живая девушка, — но с другой стороны, Яков чувствовал растущее в ней напряжение. Он не знал ни природы этого настроения, ни того, как он смог его почувствовать, но определенно знал, что так все и обстоит.
"Любовь?" — никогда раньше он не замечал за собой способности "читать" других людей, но, может быть, все дело в том, что Альв для него уже не просто женщина? Хотя, возможно,
— Как ты стал Свевом? — нарушила затянувшееся молчание Альв.
— Не сразу, — вспомнил события тех лет Яков. — Тогда в Себерии как раз случился недород, и это практически сразу после не слишком удачной войны со Швецией и Нидерландами. Начались волнения, голодные бунты… И все полетело к дьяволу в пекло. Но, с другой стороны, мое появление там и тогда никто даже не заметил. Беспризорных детей было и так много. Я стал еще одним. Полгода был немым, зато, когда заговорил, то сразу по-русски и без акцента. Вот тогда меня и подобрал Илья Свев. Оставил у себя, назвал сыном и никогда не обидел напоминанием о том, что я ему не родной. Хороший человек, что тут скажешь, и мужчина правильный!
— Ты тоже правильный мужчина, — Альв смотрела на Якова, и блики огня играли в ее враз потемневших глазах. — Но правильная ли я женщина?
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Яков.
— Ты помнишь, о чем спросил твой враг Орест?
— Почему ты об этом заговорила?
— Потому что я вспомнила, как убивала того офицера, о котором он говорил. Я сделала так, — ее пальцы стремительно сжались в щепоть, но Яков сразу же увидел разницу. Эти пальцы не собирались ничего брать, они были созданы, чтобы убивать.
— Это "клюв", — ровным голосом объяснила Альв, — им я ударила того человека в висок. Мой удар способен сломать височную кость или грудину, разбить кадык или выбить плечо. Вот этими пальцами, Йеп! — Альв подняла вверх свои пальцы. — Ты представляешь, какой силой я должна обладать, чтобы ломать щепотью кости?
— Я знаю, что ты очень сильная, — примирительно ответил на ее очевидный вызов Яков. Он уже понял, что у Альв начинается истерика, и хотел ее успокоить.
— Я вспомнила, — теперь Альв сама рассматривала свои пальцы. — Вот так! — ее рука метнулась вперед молниеносным броском кобры. — И все, Йеп! Он только всхлипнул, и стал умирать. Ты ведь знаешь, что это происходит постепенно? Быстро, но не мгновенно… Я… Он умирал, а я "слушала" его уход. Ты представляешь?
— Ты особенная, Альв, — успокоительно кивнул Яков. — Я уже не помню почти… Не знаю, что из этого правда, а что сказка, но, знаешь, в этих местах рассказывают странные истории про людей-оборотней. Люди, как люди. Не добрые, и не злые. Разные. Но они сильнее обычных людей. Очень сильные, даже когда, не превращаются в медведей или волков. Кто-то рассказывал еще о моржах. Но есть и другие, их называют неистовые. Это те, кто приносит неистовой Махе пригоршни желудей [18] … Наверное, есть и другие, — пожал он плечами, — но про них я не помню.
18
Желуди Махи — головы поверженных врагов, которые посвящали богине Махе — сестре или одному из воплощений богини войны Морриган. Маху считают так же персонификацией битвы.
— Ты добрый! — неожиданно улыбнулась Альв. — Я думаю, ты меня не только хочешь, но и любишь…
— Не знаю, — честно признался Яков. — В моем возрасте довольно сложно признаваться в любви… Даже самому себе.
— А теперь расскажи мне, как я меняюсь!
Вот уж чего он не ожидал, так этого. В прошлый раз не успел он начать, как у Альв случился приступ.
— Ты уверена? — осторожно спросил он.
— Нет, — покачала она головой, — но хочу попробовать.
— Что ж… Это всегда кожа и глаза, — начал Яков. — Но иногда еще и волосы…