Аляска золотая
Шрифт:
Егор — в знак понимания — молча кивнул головой.
«Понятное дело, на китовую охоту выплываем на рассвете!», — тут же расшифровал эскимосский рисунок внутренний голос, обожающий разгадывать всякие ребусы, кроссворды и шарады. — «Как только солнце наполовину выглянет изза линии горизонта…».
Рядом с байдарами, на серожёлтом песке сидели молодые эскимосы и усердно надували — через крохотные отверстия — специальные мешкипоплавки, сшитые из тюленьих шкур и кожи нерпы. Лица туземцев от натуги ещё больше почернели, их бока ходили ходуном, но поплавки росли буквально на глазах.
— Потом к надутым мешкам
На рассвете, когда окружающий воздух прогрелся, дай Бог, до плюс девятидесяти градусов, от борта «Александра» отчалили две шлюпки. В первой — кроме четырёх гребцов — находились Егор, сержант Дмитрий Васильев и Сашенция, облачённая в потёртый мужской охотничий костюм. На стройных ногах княгини наличествовали аргентинские сапоги для верховой езды, но без шпор, а шикарная грива платиновых волос была собрана на затылке в тугой узел, поверх которого красовалась синежёлтая треуголка, оставшаяся от покойного генерала Ерика Шлиппенбаха.
«Красавица, право слово, красавица писанная!», — зашёлся в восторге внутренний голос, неравнодушный к Санькиным прелестям. — «Только вот, братец, напрасно ты такую нежную наяду берёшь с собой на это опасное мероприятие! Впрочем, пусть, конечно же, прогуляется немного, встряхнётся. Только ты обязательно присматривай за ней, чтобы не учудила чего…».
Во второй шлюпке — в качестве офицерского состава — размещались супруги УховыБезуховы и пятнадцатилетний Томас Лаудруп. Фрол Иванов был оставлен на фрегате: присматривать — в отсутствии Сашенции — за непоседливыми Меньшиковымимладшими и Лизой Бровкиной.
Охотники экспедиции, включая гребцов, на этот раз были вооружены сугубо надёжными бельгийскими ружьями, пистолеты, полностью бесполезные для такого случая, были оставлены на борту фрегата.
От берега навстречу шлюпкам отчалили четыре эскимосских байдары, в двух из них сидело по шесть гребцовохотников, а двух других — по семь.
Из байдар в шлюпки — при встрече — передали по гарпуну, оснащённому массивными кремниевыми и костяными наконечниками. К древку каждого гарпуна была привязана крепкая верёвка, сплетённая из моржовых жил, на противоположном конце которой находился большой, туго надутый воздухом полосатый мешокпоплавок.
В шлюпку к Егору пересел мордатый сын вождя, сам же местный руководитель уселся в плавсредство к супругам Уховым.
«Понятное дело, теперь их шлюпка является флагманской!», — покорно воспринял действительность, данную в ощущениях, философски настроенный внутренний голос. — «Придётся довольствоваться вторыми ролями. Хотя, вдруг сынок захочет обойти собственного папашу? Кто знает…».
Как и было оговорено с вечера, туземные байдары — широким фронтом — пошли вдоль берега на север, а русские шлюпки дисциплинированно держались позади.
Егор стоял на носу шлюпки и с помощью подзорной трубы изучал океанские просторы, высматривая чтолибо заслуживающее внимание. Минут двадцать в мелких волнах залива не наблюдалось совершенно ничего интересного.
Вдруг, метрах в ста пятидесяти перед байдарами высоко вверх ударила мощная струя воды. Ага, вот и чёрная, напоминающая покатую базальтовую скалу спина огромного млекопитающего показалась из воды. Кит медленно
«Наверное, просто вышел на утренний променад», — предположил догадливый внутренний голос. — «Свежим воздухом подышать, размяться, фонтанчиками побаловаться…».
Байдары, расходясь парами в стороны, увеличили скорость. Их задача состояла в том, чтобы быстро и незаметно обойти потенциальную добычу. Глаза у кита устроены так, что он видит только в стороны — метров на шестьдесятсемьдесят — и не может наблюдать за происходящим прямо перед его носом. Теперь очень важно было не вспугнуть осторожное животное, иначе кит мог уйти в открытый океан.
Эскимосские лодки, держась с разных сторон от млекопитающего на расстоянии ста пятидесяти метров, начали уверенно обходить его. Изредка кит, набрав в лёгкие воздуха, погружался головой под воду, и тогда над поверхностью океана взметался гигантский хвост, раздавался громкий шлепок, и во все стороны разлетались тучи брызг, переливаясь в лучах утреннего солнца всеми цветами радуги.
— Красота — просто неземная! Такого симпатичного зверюгу и убивать, право, жалко! — восторженно оповестила Санька, после чего протянула широкоплечему сыну вождя, сидящему на шлюпочной банке [31] напротив неё, бельгийское ружьё: — Любезный, это мой — тебе — подарок! Бери, бери, не сомневайся! Всё уже заряжено, если захочешь пальнуть, то эту штуковину взведёшь, а на эту нажмёшь…. Ферштейн, майн кнабе? [32]
Молодой эскимос прислонил гарпун к шлюпочному борту и обеими руками ухватился за бесценный подарок. Сразу стало понятно, что он прекрасно осведомлён о назначении этого предмета.
31
— Банка (морской сленг) — скамья.
32
— Понимаешь, мой мальчик? (нем.).
«Она, наверняка, чтото задумала!», — забеспокоился далеко видящий наперёд внутренний голос. — «Напрасно ты, братец, рассказал Александре Ивановне все подробности предстоящей охоты…».
Сашенция же тем временем продолжила лицедействовать: аккуратно пристроила на сиденье шлюпки синежёлтую треуголку, после чего — одним движением — распустила узел волос на затылке и резко встряхнула головой, демонстрируя всему миру шикарную гриву платиновых волос…
«Самую шикарную — во всём мире…», — машинально промямлил зачарованный внутренний голос.
Сын эскимосского вождя предсказуемо впал в ступор, его чёрные глаза сделались неподвижными и стеклянными, рот непроизвольно приоткрылся и скривился на сторону…
Санька, загадочно улыбаясь, приподнялась со скамьи, взяла в правую руку эскимосский гарпун, невозмутимо уселась на прежнее место, лукаво подмигнула мордатому эскимосу:
— А этот гарпун — твой встречный подарок мне! Ведь так будет по справедливости, верно, дружок? — после чего обернулась к Егору и горячо заверила: — Саша, любимый, не сомневайся! Я всё сделаю как надо и не подгажу! Ну, пожалуйста, разреши…