Алые небеса Сеула
Шрифт:
Он что, дует на руку?!
Не двигаюсь, почти не дышу: мне нужна минутка. Это так обезоруживающе мило, что у меня кружится голова. Глупые, глупые дофамины! Соберись, тряпка!
Пластырь бережно закрепляется поверх ссадины. Медленно поворачиваюсь, смотрю сперва на руку, а потом на Соджина и, черт подери, улыбаюсь. Я часто так делаю, мимика-то живая.
Но сейчас это не просто улыбка, не стандартная и даже не веселая – идиотская. Проклятые гормоны!!! Как их выключить? Благо Соджин не замечает: парень с жадностью прикладываться к горячительному напитку – еще бы, столько возни со мной.
–
Вкусно, напоминают клецки и ничуть не острые. Беру еще одну и еще. И вдруг чувствую, что с каждым вздохом губы, язык, гортань, да и весь пищевод начинают гореть.
– О боже! – принимаюсь махать возле рта ладонью, словно это поможет. – Когда я заявила, что люблю острое, похоже, не сообразила, что мое острое – совсем не то же самое, что твое. Позволишь? – указываю на стакан с алкоголем и, едва получаю желаемое, делаю глоток. – Не-а, – хриплю я, кашляя. – Лучше вообще не стало! – Смеюсь, аккуратно вытираю рот салфеткой и отодвигаю контейнер. – Пожалуй, с меня хватит. – Замолкаю, отвожу взгляд в сторону, провожая исчезающее за горой солнце, позволяя себе остыть.
Некоторое время спустя смотрю на Соджина – пристально, внимательно, будто пытаюсь проникнуть парню в голову.
– Хочу спросить прямо. Мягко сказать все равно не получится. Что за фигня была сегодня утром? Кто этот парень в кафе, что за придурок? Почему ты вел себя подобным образом? Из-за работы? Разозлился, что должность отдали мне? И конечно, ты хотел меня зацепить, когда говорил, будто я прошла исключительно благодаря тебе. Кстати, задеть получилось. Но почему ты такое сказал, что имел в виду? – В голосе проскальзывает толика обиды, правда, она, скорее, остаточная.
В ответ – тишина. Затянутая, давящая, раздражающая. Однако прерывается пауза столь же неожиданно, как и возникает, вопросом: «Нет ли у меня случайно блокнота и ручки?»
И это выбивает из равновесия: я машинально начинаю искать глазами сумку – маленький блокнотик там есть всегда.
Вереница движений, направленных на бессмысленный поиск, прекращается только после того, как мой крайне «остроумный» собеседник начинает посмеиваться, а после что-то бурчит. Он издевается?! Открыто и совершенно бесцеремонно. Нет уж, дудки! От вопросов отвертеться не получится. Я задала их примерно сорок, хотя бы на один ответ да получу.
Сердито щурюсь, выдерживаю паузу, чтобы не обрушиться водопадом слов. Я непоколебима, почти спокойна.
– Я хотел произвести впечатление. Ты же янки. Насколько я помню, вы, американки, любите самоуверенных тупарей, вот и попробовал сыграть на вашем национальном достоянии.
Серьезно? Он умудрился ответить на сто и один вопрос двумя фразами? ДВУМЯ! Потрясающе. Однако ответ меня забавляет. Получается, в понимании Ли на девушку нужно производить впечатление именно ТАК. Опять же, не могу судить за всех, кому-то явно заходит, но лично мне Соджин больше нравится, когда не пытается строить из себя мачо. О чем я ему, разумеется, не говорю. Будет странно, если вдруг начну едва знакомому парню рассказывать о том, чем он меня привлекает: я же состою в
– Вот оно что? – решаюсь подытожить, в голосе – легкий налет снисходительности. – Возможно, «янки» и понравился бы оригинальный подход. – Очередное расистское высказывание произношу, показывая пальцами кавычки. – Но я к ним не отношусь, поэтому твои расчеты были неверны в самом начале кода. – Сдавленно хмыкаю, многозначительно изгибая левую бровь.
В глазах парня сквозит удивление, а еще, возможно, любопытство и недоумение.
– Я русская. – Пожимаю плечами, наблюдая, как осознание блекло отражается в шокированном взгляде.
На недоверчивое многословное уточнение, из которого вылавливаю слово «русская», повторенное пару раз, отвечаю уверенно, причем на родном языке:
– Да.
А далее события развиваются по стандартному сценарию. Я редко рассказываю людям о своем истинном происхождении, но и в случае с Джимом реакция была вполне схожа – замешательство, перетекающее в шок.
Потом наступает стадия анализа, где взвешиваются все известные факты обо мне. Затем обрушивается лавина вопросов относительно имени, произношения, образования и бла-бла-бла.
Правда, у Соджина голос ниже, бархатнее, да и интонации интереснее… Но последнее к делу вообще не относится!
Встряхиваю головой, пытаясь включиться в текущий момент беседы, а не бездумно позволять «бархату» пробираться под кожу.
– Да, понимаю, Мэри Хоук звучит сугубо по-американски. Мне было проще изменить имя, пока я училась в Америке, чем пытаться каждого встречного научить произносить Маша или Мария правильно. А фамилия моя – Соколова. В переводе на английский и есть Хоук [23] . – Затихаю. В груди появляется смешанное чувство, бесцеремонно пытающееся выйти на связь через туго сжимающееся сердце.
23
Hawk (англ.) – сокол; ястреб. (Прим. ред.)
Давно я не озвучивала вслух настоящее имя, не думала, что это может вызвать цепную реакцию из тоски по родине, перемешанную с горьким привкусом материнского яда.
Ли же не упускает возможности отпустить шутку, что моя тяга к соджу (думаю, имеется в виду алкоголь, если я верно слово запомнила) обоснована. Закатываю глаза и неодобрительно качаю головой, дескать, мог бы и что-то оригинальнее придумать.
Встаю со скамейки, стараясь не опираться на больную ногу.
– Ладно, поздно уже, наверное, пора домой…
Не буду врать, мне хочется поболтать, но с Соджином разговор обычно сворачивается еще на стадии заданного мною вопроса, кроме того, треклятая нога начинает противно ныть, поэтому желание закинуться обезболивающим и вытянуться на кровати побеждает все остальное.
Да и герой не спорит, готова поклясться: мечтает от меня избавиться.
Вместе с Ли собираю контейнеры и отправляю в ближайший мусорный бак. Стараюсь не отвлекаться на физический дискомфорт, однако пока делаю два несчастных шага в сторону урны, на мои прихрамывания обращает внимание спутник.