Алые паруса бабушки Ассоль

Васина Нина Степановна

Я услышал, как он прошелся возле меня, потом продолжил задумчиво:

– Я бы даже… Ночью времени мало, я бы не потащил его далеко закапывать. А? Что скажешь, Атила? Мне сообщили, что ты – Атила. Кто это такой вообще?

Наклонившись, я дернул колеса назад, чтобы рвота не попала на ноги. Меня стошнило от страха.

– Это… Это предводитель гуннов. Не знаю, почему мать так меня назвала, – объяснил я, вытирая рот рукой.

– Вот так неприятность, – задумчиво рассматривал мою рвоту дознаватель. – Ты что, нервничаешь, Атила? Из-за чего?

Что я такого сказал? Что не потащил бы чучело через дорогу мимо охраны в машине?

– Нет, – ответил я спокойно. – Это у меня дело привычное, я еще и обмочиться могу нечаянно. Вот настоящая неприятность. А рвота – дело обычное. Более, кстати, приличное, если вы меня понимаете.

– Нет, не понимаю, – покачал головой дознаватель.

– Ну представьте разницу, когда в гостях инвалида стошнит, или если он вдруг обмочится, или не удержит содержимое своего кишечника. Что лучше для него в психологическом плане? Конечно, рвота! Все подумают, что он мог отравиться или плохо себя почувствовал. Матушка говорит, что у меня это бывает из-за пониженного обмена веществ, из-за неподвижности.

– Светает, – заметил дознаватель.

– Светает, – объявил адвокат, подходя к нам. – Атила, тебе давно пора спать.

Он взял сзади коляску за ручки и повез меня к дому. Закатил в прихожую, резко развернул к себе лицом и внимательно осмотрел.

– Чем это пахнет?

– Меня стошнило.

– Значит, он тебя расколол?

– Нет.

– Извини, это я виноват, отвлекся и не заметил, как он за тобой пошел. Сейчас все уедут, мы поговорим подробнее.

– Они не уедут, – сказал я. – Они будут осматривать участок немца.

– Почему? – спросил адвокат.

– Потому что этот старик умный. Он много знает. Знает, как сделать, чтобы от человеческого тела остался только скелет.

– Мы уже ничего не можем изменить. Знаешь, что говорят мудрые люди Востока на эту тему?

Вместо ответа я спросил:

– Кортика в больнице допрашивали?

– Да. Под присмотром моего коллеги.

– Что он сказал, когда узнал о камере над крыльцом Черной дачи?

– То же, что и ты. Посадил тебя, обошел дом, окна закрыты шторами. Забрал тебя и ушел.

Я выдохнул напряжение и постарался расслабить сжавшийся в кулак желудок.

Матушка спала в столовой на диване.

Мы с адвокатом сели у окна и наблюдали, как группа мужчин пошла к Черной даче. Металлоискатель остался у «шашлычника», было заметно, что служивые совершенно не горят желанием перекапывать газон у немца – в открытое окно слышался раздраженный мат. Я покосился на мою мудрую крепко спящую матушку. Адвокат тоже на нее взглянул, встал и накрыл ей ноги сползшим пледом.

Большая часть людей пошла к фургонам, человека три вошли в дом, а дознаватель с двумя помощниками стали шаг за шагом осматривать газон и землю у кустов и деревьев, один из них залез под крыльцо.

– Атила, – предложил адвокат, рассматривая злого, с красным лицом немца у его калитки, – давай

недельки через три, когда все уляжется, достанем с тобой эти два бриллианта и отошлем ему с курьером. Я устрою так, что он не сможет доказать, что это сделали мы. Я хочу, чтобы все закончилось.

Обыскивающие уезжали. За фургонами минуты через две потащился «Мерседес».

– Вы считаете меня придурком? – спросил я.

– Нет, – опешил адвокат. – Никогда! Я решил, ты тоже хочешь, чтобы все закончилось.

– Значит, вы не думаете, что я малолетний умственно недоразвитый придурок? Тогда отнеситесь к моим словам серьезно – если сделать, как вы сказали, нас всех убьют.

На следующий день, как только матушка, стеная, закончила уборку в доме и мытье посуды, подъехал дядя Моня со своими женами – прежней, под номером два, и новой, пятой, с которой недавно зарегистрировал брак. На радость матушке из старого «Плимута» выбралась ее сводная сестра Люцита, которую дядя Моня в этот раз тоже решил осчастливить каким-нибудь подарком после своей смерти.

– Как же это некстати! – огорчилась матушка, но отказать в поездке к нотариусу не посмела – дядя Моня мог истолковать всякую проволочку неправильно и, чего доброго, заподозрить у своей племянницы нечто вроде совершенно ей несвойственной меркантильности.

Сначала матушка помогла мне одеться, а потом занялась своим гардеробом. Женщины вышли из автомобиля и с ужасом на лицах рассматривали последствия поисков чучела во дворе. Дядя Моня внимательно выслушал мой рассказ об обыске. О том, как можно полностью очистить кости. О высылке из Гамбурга представителя российского консульства. О бумажке ценой в десять тысяч евро.

– Подумать только! – Он восторженно повертел головой и вдруг крикнул: – Марушечка! Иди сюда, девочка, я тебе расскажу нечто очень интересное. Ты любишь искать клады? Я так и думал. Тогда слушай. Один немецкий ювелир в тысяча девятьсот сорок пятом году…

Спустя полчаса, когда вторая жена дяди Мони выпила достаточное количество чашек кофе, сводная сестра матушки хорошенько перекусила, а сама матушка выбрала наконец подходящее платье и брошь к нему, пятая жена дяди Мони наотрез отказалась проводить медовый месяц на побережье Балтийского моря. У нее были свои планы относительно совсем другого моря и другого побережья.

Далее последовал унизительный для меня этап погрузки в автомобиль. Матушка, как всегда, наотрез отказалась от всяческой помощи по переносу меня из коляски. В который раз она объяснила, что позволила бы это только дядя Моне, но у него радикулит. В который раз перед новой женой дядя Моня стал оспаривать это объяснение матушки, потом они обнялись и начали вспоминать смешные случаи из их жизни.

Уже в машине, дождавшись наконец случайно установившейся тишины, я сказал дяде Моне:

– Немец с Черной дачи не мог в сорок пятом плыть на «Германике».