Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
Слышался бешеный бег коней, шум битвы и мелодичный звон гуслей на богатырском пиру, ликование народа. Потом вдруг разлился покой, чистый солнечный свет пронизал все, согрел, убаюкивая. Охватила какая-то особая задумчивость. Может быть, музыка прекрасна еще и тем, что, вызывая у каждого свое, особое чувство, она способна и сближать всех в едином трепетном переживании.
Оркестр смолк. Все аплодировали, а неистовей всех Галинка.
— А ты что же? — возмущенно спросила она у продолжающего сидеть словно в оцепенении Володи. — Прямо
— Если мне что-нибудь очень нравится, я не могу аплодировать… Это разбивает внутреннее состояние, — признался Володя.
— А на меня музыка действует опьяняюще! — воскликнула Галинка. И действительно, щеки ее пылали, глаза струили беспокойный свет.
Сергей Павлович поглядел на нее: «Девочка ты хорошая!», а Володя предложил:
— Пойдемте, погуляем!
ГЛАВА XIV
Вернувшийся из Ленинграда, Боканов пошел в училище. Во дворе выстроился развод. Играл оркестр, и звуки его с особенной чистотой звенели в морозном воздухе. С ладонью у виска замерли офицеры и суворовцы там, где их застала команда «смирно». Даже плотник дядя Вася старательно выпрямил сутулую спину и стоял так возле мастерской, пока не закончился развод.
Боканов отправился к генералу доложить о своей поездке. Тот долго его расспрашивал о наблюдениях и выводах. Уже в конце беседы поинтересовался:
— А как Пашков?
— Много лучше, но, честно сказать, я думаю, в жизни он еще не однажды будет оступаться… Уж кому-кому, а нам-то хорошо известна мучительная цена «чуда перевоспитания».
— Известна, — согласился Полуэктов. — Меня сейчас вот что стало беспокоить, — признался он, — как ускорить движение вперед? Изгнать тройки? Побольше вырастить медалистов! Каковы наши внутренние резервы? А? Можно ли их изыскать?
— Можно! — убежденно воскликнул Боканов. — И главное, повышать организованность…
— Ну-ну, — довольно потрогал усы Полуэктов, словно нашел подтверждение своим мыслям.
От генерала Боканов направился в свою роту. Суворовцы, увидя его, радостно приветствовали:
— Здравия желаю, товарищ майор!
— С приездом, товарищ майор!
Он проходил по знакомым коридорам, и сердце учащенно билось — хорошо дома!
— Как живете, друзья? — спросил он группу малышей, весело щуря серые глаза.
— На экскурсию ездили на хлебозавод! — высунулся Скрипкин.
— А во второй роте, — сообщил Атамеев, — часовой заметил на потолке пятно. Сначала маленькое, а потом больше, больше. Тревогу поднял. Оказывается, прорвалась водопроводная труба. Ну, и сделали, как это называется… — Он остановился, вспоминая нужное слово.
— Перекрытие! — подсказали сразу несколько человек.
— Точно, — подтвердил Атамеев.
— А у нас китайская делегация была! — опять просунул голову из-за плеча Атамеева Скрипкин.
— Вот как?
— Запись оставили в книге гостей, —
Он выпятил грудь. На его гимнастерке Боканов увидел китайский пионерский значок с профилем Мао Цзе-дуна.
— Приятно… — рассматривая значок, сказал воспитатель. — И я вам подарки привез от наших курсантов.
Кольцо ребят стало еще теснее.
— Какие, товарищ майор?
— Кому?
— Володя Ковалев написал стихотворение, посвятил нашей роте — раз, — стал загибать пальцы левой руки Боканов, — Семен Гербов сделал для нас топографическую карту — два… Геннадий Пашков передал книжку «Минеры» — три…
Они слушали, не сводя глаз с пальцев майора, предвкушая предстоящие удовольствия.
— Товарищ майор, а как там наши? — спросил Федя, глядя на Боканова снизу вверх, — акклиматизировались?
— Вполне, — весело ответил офицер. — Учтите, там порядочки построже наших: на подъем — две минуты…
— Ох… — не выдержал Скрипкин.
— Да, да! Шесть часов тактики… поползайте в поле! А оружие чистят — любо-дорого поглядеть. В спальнях спят на соломенных матрацах, не то что у нас нежатся. А подарки я вам завтра передам.
Боканов подозвал к себе Скрипкина:
— Зайдемте-ка в канцелярию.
Скрипкин стал торопливо охорашиваться и пошел за офицером.
В канцелярии никого нет. Вот и хорошо. Как говорить с этим двенадцатилетним командиром, чтобы он душевней относился к своим подчиненным? От Веденкина Сергей Павлович уже знал, что Скрипкин в этом отношении не всегда держал себя как надо.
Боканов обычно вел беседу в одном из трех тонов: требования, просьбы или разъяснения. Иногда приходилось совмещать их. Какой же тон избрать сейчас?
— У меня к вам, суворовец Скрипкин, просьба, — начал он. — Меня беспокоит Атамеев.
— За него надо взяться! — начальственно подтвердил Скрипкин и властно сжал губы.
— Взяться-то взяться, это правильно… Да подход к нему нужен… Он здоровьем слаб, а трудится много. Верно?
— Да, трудится… — не понимая, чего же хочет от него офицер, соглашается старший отделения.
— Матери у него нет, а отец, сами знаете…
Скрипкин сочувственно вздыхает.
— Вот я и рассчитываю на вашу помощь, как командира.
Скрипкин с готовностью вытягивается.
— Относитесь к Феде помягче, по-товарищески…
Секунду Алеша в замешательстве молчит. Но вспомнив, что и его друг Авилкин требовал этого же, браво отчеканивает:
— Слушаюсь, относиться помягче, по-товарищески! Да я ему, я ему… — он соображает, что бы сказать, — свой волчок подарю! Ух, гудит!
— Я так и думал, что имею дело не только с требовательным, но и с отзывчивым командиром. Знаете, сказка есть: солнце и ветер решили заставить человека бурку снять. Ветер свирепо задул — человек плотнее в бурку укутался. Солнышко пригрело — он сам ее сбросил. Теплом да дружбой многого добьешься.