Алый знак доблести. Рассказы
Шрифт:
Матери не было дома. Джордж машинально разделся в своей комнатушке и окатил водой голову, руки и плечи. Укладываясь между двух белых простынь, он почувствовал первые проблески смягчения своего горя. Подушка была утешительно мягкой. Ее прикосновение было как музыка нежных голосов.
Когда он снова проснулся, над ним склонилась мать, дав волю своим крикам, попеременно выражавшим то скорбь, то радость. Ее руки до того тряслись, что стали беспомощными.
— О Джордж, Джордж, где ты был? Что с тобой приключилось? Я так волновалась, Джордж! Всю ночь я не спала ни
Келси сразу и окончательно пробудился. Со страдальческим стоном повернулся лицом к стене раньше чем заговорить.
— Пустяки, мать, я в полном порядке. Перестань себя мучить! Меня сбил вчера вечером грузовой фургон, и меня отвели в больницу, но теперь все хорошо. Я только что вышел оттуда. Они сказали, что мне лучше пойти домой и отлежаться…
Мать издала восклицание, в котором слились сострадание, ужас, радость и упрек себе самой, неизвестно за что. Она жадно выспрашивала подробности. Джордж вздохнул с невыразимой усталостью:
— Ох, погоди, погоди… погоди, — промолвил он, закрывая глаза словно от беспощадной и тягучей боли. — Погоди… погоди… пожалуйста, обожди. Я не могу сейчас разговаривать. Мне хочется отдохнуть.
Мать тут же упрекнула себя, слегка всхлипнула. Она поправила ему подушку, руки ее дрожали от любви и нежности.
— Ладно, ладно, не сердись, голубчик! Ты и представить себе не можешь, до чего я расстроилась… Совсем с ума сошла. Право, я чуть не рехнулась. Пошла в твою мастерскую, а там говорят, что тебя совсем не видели. Мастер был очень добр со мной. Он сказал, что зайдет сегодня днем — узнать, вернулся ли ты. Говорил, что я не должна огорчаться. Ты уверен, что у тебя все прошло? Не нужно ли чего-нибудь принести для тебя? Что сказал доктор?
Терпение Келси лопнуло. Он сделал нетерпеливое движение и раздраженно сказал:
— Хорошо… хорошо, мама, говорю тебе — все в порядке. Все, что мне нужно, — это немного отдохнуть, и я буду здоров, как всегда. Мне только хуже делается, когда ты стоишь надо мной, задаешь вопросы и заставляешь меня думать. Оставь меня хоть на короткое время, и я буду совсем здоров. Можешь ты это сделать?
Старушка забавно сморщила губы. «Какой все-таки неуклюжий медведь этот мальчик!» Она весело поцеловала его. И ушла с радостной широкой улыбкой, напоминавшей, должно быть, об ее ушедшей, такой прекрасной девичьей поре.
XI
В свое время у Келси был приятель, которого однажды ударило в голову дышлом фургона, от чего он свалился в беспамятстве. Его свезли в больницу, откуда он вышел на следующее утро очень удивленный, смутно припоминая все происшедшее. Он имел обыкновение как-то по-своему держать в зубах обкуренную вересковую трубку и, сдвинув на затылок коричневую шляпу, вновь и вновь рассказывать свое странное приключение. Келси всегда вспоминал эту забавную историю. Когда мать учинила ему перекрестный допрос по поводу несчастного случая, он пересказал этот анекдот почти без изменений. Его достоверность была вне сомнений.
На следующий день в мастерской Келси встретили с настоящим восторгом. Мастер успел рассказать всю историю, и по
Несколько вечеров подряд он провел дома, довольствуясь чтением газет и беседой с матерью. Она даже начала искать некий важный смысл в таком поведении, подозревая, что близость смерти во время недавнего происшествия отрезвила сына и побудила его задуматься о возвышенных вещах. Она без конца размышляла на эту тему, наблюдала за ним, когда он сидел дома, задумчивый и угрюмый. Она говорила себе, что наступил самый критический период в жизни сына. И мать решила приложить все свои силы и умение, чтобы обратить его взор к небесному свету. И вот однажды вечером она сказала:
— Джордж, не хочешь ли ты пойти сегодня вместе со мной на молитвенное собрание?
Это прозвучало резче, чем она хотела. Джордж уставился на мать с удивлением: «Что?» Замирающим голосом она повторила свою просьбу. Она чувствовала, что настал решительный момент:
— Ну, пойди сегодня вечером на молитвенное собрание! Хорошо?
Келси казался смущенным. «О, я, право, не знаю, — начал он, роясь в памяти и пытаясь найти какой-нибудь повод для отказа. — Мне совсем не хочется идти. Я устал как черт!»
Его послушные плечи вяло опустились. Голова томно поникла.
Маленькая старушка, тотчас осознав свою беспомощность, воспылала материнским гневом. Это же просто невыносимо, что она не может заставить его податься в нужную сторону! Волны ее желаний разбивались об утесы его лености. Ей ужасно захотелось побить сына.
— Не знаю, как и быть с тобой, — сказала она прерывающимся голосом. — Ты не хочешь делать ничего, о чем я прошу тебя. Ты не обращаешь на мои слова ни малейшего внимания. Для тебя я не больше значу, чем муха. Что же мне с тобой делать?
Она смотрела на него с вызовом, в ее глазах горел огонь бессильного гнева.
Джордж поглядел на мать иронически.
— Не знаю, — вымолвил он холодно. — Кто ты такая, в сущности?
Он догадывался о ее переживаниях, видел, что она боится, как бы он не взбунтовался. Он вытянул ноги с развязной насмешкой заправского бретера.
— В сущности, что ты собой представляешь?
Старушка расплакалась, не стыдясь своего горя, не мешая слезам стекать по щекам. Она глядела в пространство, и сын понял, что она вспоминает силу и всю волю своих молодых лет. Она как бы признавалась перед лицом рока, что теперь она всего лишь увядшая трава, способная только сгибаться под ветром. Неожиданно его охватил стыд. К тому же за последние несколько дней у него явилось желание быть любезнее. Ему представилось, что, уступив, он сделает нечто значительное.