Алый знак доблести. Рассказы
Шрифт:
Игральную доску, разумеется, перевернули, карты разлетелись по полу, и сапоги топтали дородных размалеванных королей и дам, а они бессмысленно взирали на войну, бушующую над ними.
Скалли кричал громче всех;
— Стой! Стой! Тебе говорят, стой!
Джонни, силившийся вырваться из рук отца и мистера Блэнка, вопил истошным голосом:
— Он говорит, я передергиваю! Он говорит, я передергиваю! Я такого ни от кого не потерплю! Раз он сказал, что я передернул, значит…
Ковбой твердил шведу:
— Брось! Брось! Слышишь?
Швед
— Он передергивал! Я видел! Видел!
Приезжий с востока повторял одно и то же, хотя его никто не слушал:
— Минутку! Подождите минутку! Стоит ли затевать драку из-за карт? Подождите минутку!
В этом содоме никого нельзя было расслышать толком. «Передернул!», «Брось!», «Он говорит…» — только эти отдельные слова и прорывались сквозь возню и топот. И любопытно, что на Скалли, надрывавшегося больше всех этих бесноватых, и вовсе никто не обращал внимания.
Затишье наступило сразу, как будто всем им одновременно понадобилось перевести дух. Ярость их все еще накаляла комнату, но опасность столкновения на время миновала, и тогда Джонни, оттолкнув отца плечом, стал почти вровень со шведом.
— Ты зачем сказал, что я передергиваю? Ты зачем сказал, что я передергиваю? Я не передергивал и никому не позволю так говорить!
Швед крикнул:
— Я видел! Я все видел!
— Хорошо! — ответил ему Джонни. — Я такого никому не спущу. Будем драться.
— Нет, не будете! — сказал ковбой.
— Перестань! Тебе говорят, перестань! — сказал старик, становясь между противниками.
В относительной тишине, наступившей в комнате, стал слышен и голос приезжего с востока. Он твердил одно и то же:
— Подождите минутку! Стоит ли затевать драку из-за карт? Подождите минутку!
Багровая физиономия Джонни снова показалась над отцовским плечом, и он крикнул шведу:
— Значит, я передернул?
Швед ощерился:
— Да.
— Ладно, — сказал Джонни. — Будем драться.
— Ну и будем! — взревел швед. Он бесновался. — И будем драться! Я тебе покажу, с кем ты имеешь дело. Я тебе покажу, на кого ты замахиваешься! Ты, может, думаешь, я с тобой не слажу? Не слажу, думаешь? Ты у меня посмотришь, мерзавец, шулер! Да, ты передернул! Передернул! Передернул!
— Хорошо, мистер, откладывать не будем, — холодно сказал Джонни.
Ковбой так усердствовал, разнимая их, что лоб у него взмок от пота. Он в отчаянии повернулся к Скалли.
— Ну, что теперь делать?
Кельтский лик старика изменился до неузнаваемости. Теперь он еле сдерживал себя; глаза у него сверкали.
— Пусть дерутся, — ответил он решительно. — Лопнуло мое терпение. Хватит нянчиться с этим проклятым шведом. Пусть дерутся.
VI
Надо было выходить во двор. Приезжего с востока так трясло, что он никак не мог попасть в рукава своей новой кожаной куртки. Ковбой дрожащими руками надвинул меховую шапку на уши. Только Джонни и старик Скалли ничем не выдавали своего волнения. Все пятеро одевались молча.
Скалли
— Пошли! — сказал он.
Под свирепым порывом ветра огонек лампы сейчас же замигал у самого фитиля, из стекла черным облачком вымахнула копоть. Печка, стоявшая на самом сквозняке, загудела, равняясь силой своего голоса с ревом бури. Затоптанные, порванные карты подхватило с полу и отнесло к дальней стене. Мужчины наклонили головы и нырнули в буран, как в морскую пучину.
Снегопад кончился, но вихрь взметал тучи снежинок с земли, завивал их космами, и они с быстротой пуль неслись к югу. Белая равнина шелковисто отсвечивала призрачной голубизной; никаких других красок на ней не было, только у приземистой темной станции, казавшейся такой далекой отсюда, крошечным драгоценным камешком мерцал одинокий фонарь. С трудом шагая по глубоким, по колено, сугробам, мужчины услышали голос шведа. Скалли подошел к нему, тронул его за плечо и подставил ухо.
— Вы что? — крикнул он.
— Я говорю, что мне не сладить с вами! — заорал швед. — Я знаю, вы все на меня наброситесь.
Скалли негодующе дернул его за руку.
— Да что вы, в самом деле! — крикнул он. Ветер сорвал слова с его губ и разметал их по равнине.
— Вы все заодно. Вы все… — надсаживался швед, но конец этой фразы тоже унесло вдаль.
Повернувшись спиной к ветру, мужчины обогнули угол отеля и стали там под защитой его стены. Этот жалкий домишко охранял здесь от буйства метели небольшой треугольный участок мерзлой травы, захрустевшей у них под ногами. Какие же сугробы должно было намести у отеля с подветренной стороны! Когда они добрались до этого относительно тихого места, голос шведа послышался снова:
— Я знаю, что вы задумали! Вы все на меня насядете! А мне одному вас не одолеть!
Скалли набросился на него как тигр.
— Всех вам не придется одолевать. Вы хоть одного Джонни одолейте — моего сына. А тот, кто вмешается в вашу драку, будет иметь дело со мной.
Приготовления не затянулись. Швед и Джонни стали друг против друга, повинуясь отрывистой команде старика, на лице которого в чуть подсвеченном снегом сумраке бесстрастно залегли суровые морщины, как на медалях с изображением римских полководцев. Приезжий с востока лязгал зубами и подпрыгивал на месте, точно заводная игрушка. Ковбой врос в землю, как скала.
Противники не захотели освобождаться от лишней одежды. В чем вышли, в том и остались. Они подняли кулаки на уровень груди и смотрели друг на друга спокойно, но в их спокойствии таилась львиная ярость.
Короткой паузы было достаточно, чтобы мозг мистера Блэнка, точно негатив, надолго запечатлел этих троих: распорядителя с его железной выдержкой; шведа — бледного, неподвижного, страшного; и Джонни, олицетворявшего собой спокойствие и свирепость, зверство и героизм. Приступ к трагедии был трагичнее ее самой, и это ощущение усугублял протяжный, гулкий голос метели, гнавшей вихри жалобно плачущих снежинок в черную бездну юга.