Амадей

Пальцы у куратора как у пианиста. Сигареты курит дорогие и редкие, из столицы выписанные. Сам похож на актёра Тихонова из "Семнадцати мгновений", только чёрного мундира не хватает. А символику выбрал неверно. На зажигалке - стилизованный череп, мёртвая голова. Крах начинаний и развенчание кумиров...

Ароматный дымок плывёт по кабинету.

– Поподробнее, Нифонтов, пожалуйста, - куратор знает о сходстве со Штирлицем и старается соответствовать: губки чуть вытягивает трубочкой, смотрит умно и понимающе.

Хранитель тяжело вздохнул. Он-то на

артиста не похож. И на директора средней школы тоже не очень похож. Грубое обветренное лицо, кожа красная, с кирпичным оттенком. Откуда и взялась такая: ведь не за сохой же ходит, в кабинете сидит? Глубокие морщины, маленькие глазки, плешь на затылке. Даже на Николая Крючкова не тянет, хоть играл тот сплошь людей из народа. Нифонтов, стало быть, ещё "народнее".

– Карманников Амадей. Шестнадцать лет. Матери нет. В прошлом году закончил девять классов, тут умер отец. Живёт с тёткой. Та одинока, оформила нужные документы и въехала в квартиру - прибрать, приготовить, то да сё. Устроилась на хрустальный завод. Амадей учится на гравёра-дизайнера, но увлекаться росписью начал ещё в школе. Есть у нас кружок, да и отец огранкой занимался... В своей комнате обустроил мастерскую...

– Ну и наградил же папаня имечком. Хорошо хоть не Амадеус, а то был бы прям как Моцарт...
– "Штирлиц" фасонно выпустил голубоватую струю дыма.

– Родитель имел две страсти - хрусталь и классическая музыка.

Куратор кивнул, а Хранитель подумал: "Вот так это и бывает. Ткнёт тупица пальцем в небо, а попадёт в Господа Бога. А Моцарт не любил, когда его называли Амадеусом... И Готлибом - тоже не любил, а предпочитал Вольфганга..."

– Москва торопит, Нифонтов, - гебешник раздавил окурок, встал и утратил сходство с легендарным разведчиком.
– Столице нужны результаты. Я докладывал о вашей работе, вами недовольны. Эта старая карга, вещунья, на Вангу никак не тянет. А что мы ещё имеем в активе? Нас интересует в первую голову молодёжь. Вы ж не зря сидите в школе, и оклад, кстати, получаете несравнимый с учительским, и даже с директорским. Неужели нет талантливых ребят?

– Юные дарования не родятся как грибы после дождя. Статистика гениев - один к шести миллионам. Старуху обнаружили случайно, чудес от неё никто и не ждёт. А вот Амадей Карманников... У этого парня может случиться замечательное будущее...

– И что подарит миру новоявленный гений?

– Артефакт.

– Нифонтов! Я сыт по горло вашими тайнами и загадками. Туманными пророчествами, иносказаниями... И могущественными артефактами тоже... Вот как повелось с двадцать первого года, от Бокия ещё, Глеб Иваныча незабвенного, так и продолжается, по сей день. Сидите на особом положении - хранители сакральных знаний, вашу медь, - а результат где?!

"И опять в точку. Для того и Хранители, чтоб вас, детей неразумных охранить. От самих себя, от собственной глупости и невежества. Придумывать-то вы горазды, а как потом применять?
– да чтоб пальцы не поотрывало, да вместе с руками и головой, - об этом нам заботиться..."

– Вас мне рекомендовали как самого опытного работника, - продолжал "Штирлиц", - и что я вижу? Никаких подвижек за три года... Что за артефакт?

Как объяснить чиновнику то, что сам представляешь с трудом? Карманников талантлив, Хранитель понял это давно. Назван в честь того, первого Амадеуса, умершего ровно двести лет назад, а имя - это судьба. Только

профаны верят в совпадения и случайности, знающий человек видит закономерности.

А что ещё? Уж больно далёкими казались друг от друга - великий австрийский композитор и парень из брянской глубинки. И сферы приложения таланта разные... Но было ещё что-то: зыбкая, едва заметная внутренняя связь, спрятанная в мировосприятии и мироощущении обоих. И чтоб ухватить её, надо было знать Моцарта.

В то же время - приметы проявлялись одна за другой, отчётливо, даже назойливо. В Книге Знаний страничка открылась как бы сама собой - Глава о чуде. Гроза эта нежданная в конце осени, снег уже выпал... И к этому - карты Таро, расположение звёзд, пророчества древних...

Да и ладно бы!
– к приметам он относился с осторожностью. Чаще это игры с непосвящёнными: туману напустить, вид создать, голову неофитам заморочить. Но для себя-то знал - грядёт. Рвётся в мир, назревает как нарыв. С Хэллоуина ещё этого пресловутого знал...

Дураки надевали нелепые маски, мастерили глупые тыквы, понасмотревшись на заграницы, - а он знал. Через истончённую границу между Тем Светом и Этим, через ослабевшую на один день защиту - почувствовал отчётливо: стремится в бытие нечто грандиозное, поражающее воображение, затмевающее разум.

И случится это здесь, в Дятьково. И препятствовать нет никакой возможности, да и нельзя делать этого по законам Хранителей. А проводником может стать только Амадей, больше-то и некому...

Но что-то предпринять было необходимо, и он - не предпринял даже, подвинул слегка... и события понеслись вскачь. Как раз пятое декабря наступило, годовщина смерти Моцарта.

– Тебя интересует, гениален ли ты?
– Нифонтов оглядел юношу, будто видел его впервые.

Худой, нескладный, большерукий и голенастый, Амадей Карманников походил на того, кем и являлся: обычный мальчик из небольшого рабочего городка. Заношенное пальто с облезлым воротником искусственного меха, кепка не по погоде, стоптанные сапоги.

Наивные серые глаза смотрят на белый свет удивлённо - ребёнку б малому такие, а не шестнадцатилетнему долговязому подростку. Цыплячья шея, ресницы пушистые как у девушки, и вечно виноватая улыбка на мокрых губах...

Но Нифонтов знал и другого Карманникова, того, что садится за самодельный станок. Списанная бормашина урчит натужно, гудит изношенным электромотором. Что-то там искрит, и Амадей чертыхается, нажимает раз за разом педаль привода. Но вот запела тонко фреза, впилась в бок самодовольного хрустального вазона. И свершается чудо.

С бешеным вращением фрезы, в облаке стеклянной пыли, под отвратительно ноющий скрежет и визг, рождается дивной красоты узор. Трепетная ажурная вязь будто проступает из глубины хрусталя, как если бы суть и предназначение вазона стали в единый миг зримыми, доступными каждому.

Длинные пальцы крепко держат инструмент, глаза полуприкрыты. Амадей никогда не делает набросков, эскизов, никакой подготовительной работы - уверенно тянет линию орнамента по выпуклой бликующей поверхности. Вырастают листья диковинных растений и распускаются цветы невиданной красоты, машут крылами сказочные птицы, скалят пасти небывалые звери - много чего может изобразить мастер. Линия замыкается в идеальную окружность... Был вазончик, стал - шедевр.