Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга
Шрифт:
Марей распахнул тяжелые дубовые двери, и первым вошел в темные недра. На него повеяло запахом старого бархата и мастики для натирки полов и прочими приметами ухоженного дома культуры. За ним робко, как крестьянские ходоки к председателю Совнаркома, вошли Малюта и Авенир. По периметру квадратного зала вспыхнули тусклые плафоны, и театральная тишина лопнула, как напряженное стекло. Из-под потолка загремел искаженный динамиком голос:
– Он, как Антей, прикоснулся к священной земле Севера и принял силу ее!
Малюта скорчился и втянул
– Он впитал неукротимую волю богатыря Енисея и на белой сопке Кит-Кай заглянул в будущее, – гремел Левитан. – Сталин с нами!
Но диктор внезапно закашлялся и звучно сморкнулся. Позади сталинской избушки скрипнула потайная пружинка, и перед гостями возник старичок крайне аскетичного облика. Его почтенный возраст уже не подлежал точному определению. Он был похож на мудрое столетнее насекомое: сверчка или богомола. Большие выразительные глаза блестели невыплаканной слезой.
– Добро пожаловать в Пантеон вождя, – произнес он голосом Левитана, – меня зовут Артур Семенович Наседкин.
– Лепила! Живой! – ахнул Марей.
– Так вы тут за экскурсовода? – обрадовался Авенир. – И кто же вас финансирует в этой глуши?
– Обижаете… я по убеждению. – Наседкин вынул платок и тщательно протер витрину с мундиром, и сдул пыль с валенок. Шеренге разномастных статуй он отдал пионерский салют.
– Я жил при нем, при нем махал рукою, я точно знал, что мне не жить в раю! Прости мой Вождь, что я побеспокоил бессмертную фамилию твою!
– Так вы сталинист? – не поверил Телепинус.
– Мы, русские люди, всегда за империю, – заметно грассируя, ответил Наседкин.
– Сразу видно, что у вас никто не сидел, – проворчал Авенир. – Вы бы по-другому запели.
– Ошибаетесь, я сам бывший зэк. – Наседкин рванул горловину свитера и обнажил лагерное клеймо: расплывшийся, но все еще узнаваемый профиль вождя. – Да, был культ! – запальчиво произнес он и взмахнул кулачком. – Но была и личность! Помните у Высоцкого? Ближе к сердцу кололи мы профили, чтобы он слышал, как рвутся сердца!
– Лагерный привет, док! «Колва-65»! – выпалил заветный пароль Зипунов. – Это же я, Малява,
– Не помню такого, – поджал губы Наседкин. – Да и выглядите вы слишком молодо, прямо-таки огурчик с грядки!
– Это я в сталинском рассоле просолился! – попробовал объяснить свой феномен вечной молодости Зипунов.
– Попрошу без шуток, – строго сказал Наседкин. – Пройдемте за мной! Вождь ждет! – Он сбросил со столбов бархатные канаты, перекрывающие подходы к избушке, и распахнул скрипучую дверь.
Избушка оказалась обжитой и даже уютной: беленая печь, аскетичная лежанка, вдоль стен, на деревянных тяблах толпились этнографические редкости: масляные лампы, початые головки сахара в бумажных обертках, глиняные корчаги и плетеные короба, книги занимали отдельную полку, там же стоял стаканчик с гусиными перьями.
Наседкин по-хозяйски сдвинул лавки к столу и растопил самовар, раздувая угли настоящим сапогом, потом ушел куда-то в свои таинственные подземелья и вернулся с охапкой серебряных кубков-призов, оставшихся от сталинских спартакиад и соцревнований. Наседкин расставил кубки, себе выбрал самый приметный в виде бюстика вождя, распечатал бутылку с сургучной головкой и плеснул себе и гостям.
– За Родину, за Сталина! – провозгласил он и продолжил, не переводя дыхания: – Я пил из черепа отца ЗА ПРАВДУ НА ЗЕМЛЕ, за сказку русского лица и верный путь во мгле. Вставали солнце и луна и чокались со мной, и повторял я имена, забытые Землей.
Он был нашим Отцом, строгим, но справедливым, а родителей не выбирают… Он навеки поселился в душе каждого из нас, как страх и гордость, как радость и боль, как праведная мечта о сильной справедливой стране! Справедливость – вот ключ к русской душе, к ее тайне.
– И в чем же она, по-твоему, русская тайна? – внезапно заговорил Малюта.
– Мы, русские, – народ полярных крайностей, – после долгого молчания заговорил Наседкин. – Мы долго запрягаем, но быстро едем, мы долго терпим, а потом выплескиваемся в беспощадном бунте. Народная душа еще только зреет, как плод в материнской утробе, посреди страхов и обожаний, мук и молитв, звериных инстинктов и божественных откровений. Кто разбудит ее? Тот, кто вместит русскую тайну: слабость и силу, дремучее невежество и высшую интуицию, пьяную лень и грозный зов созидания, ненависть к чужому и желание безраздельно слиться с ним!
Русская тайна – в напряженном поиске Бога, в предощущении божественности в себе. Русская тайна – в ощущении вселенского братства с былинкой, звездой и с человеком другой крови, но дышащим в лад с тобою, мечтающем о том же.
– Добил ты меня, Наседкин, – с невыразимой тоской проговорил Малюта. – Вроде как я всю жизнь не туда бежал… Вот что, Зипунов, дуй-ка ты отсюда, покуда я пьяный… А то не ровен час раздумаю…
Марей кивнул, земно поклонившись всем троим, со вздохом надел папаху и тихо притворил дверь сталинской избушки.