Амальгама
Шрифт:
Глафира быстро рванула к этим мужчинам, но тут у двоих из них в руках появились сети, которые они проворно накинули на Глафиру, сковав ее движения.
Сергей бросился на помощь Глафире, а Иван устремился к профессору, но оба героя были остановлены вдруг возникшим как будто из-под земли их старым знакомым – огромным Гошей. Косматый Гоша неторопливо сгреб обоих парней в кучку, сжав горло Ивана и приставив нож к горлу Сергея. Обоих ребят при этом придерживали еще два бойца, которые (это Сергей заметил сразу) были явно опытнее «штангистов», закончивших свой жизненный путь на грязном полу далекой дачи в Подмосковье.
Глафира,
– Вяжите ее, вяжите быстрее сучку! – взвизгнул Четвериков. – Только осторожнее, дуболомы, ничего ей там не повредите, ею я лично буду заниматься!
Надо было видеть лица Сергея и Ивана! Растерянные и ошеломленные внезапным преображением милейшего профессора, они чувствовали себя поверженными в какой-то страшной, неведомой им битве.
Несколько человек принялись вязать Глафиру.
– Ну а у нас с вами, мальчики, состоится очень интересный разговор, – продолжал веселиться Четвериков, довольный тем, что его план сработал. Он открыл какую-то малоприметную дверцу. Она вела в невзрачную государственную контору и была никому совершенно не интересна. Если бы не одно «но». Именно из этой конторы можно было проникнуть в подземный ход, ведущий в подвал, где когда-то хранилось зеркало, так понадобившееся Гитлеру в конце 30-х годов прошлого века.
И тут случилось неожиданное. Именно из этой низенькой открытой двери вдруг вышел человек. Он выходил согнутый, но, когда вышел, распрямился и на лицо его упал свет тусклого фонаря, всем, кто находился во дворике, за исключением лежащей без сознания Глафиры, стало понятно, что с вместе с этим персонажем у устроителей засады появляются серьезные проблемы.
Лицо этого человека было не просто страшно, оно внушало ужас. Резко вырубленные морщины, перебитый нос, холодные стальные глаза, немигающе смотрящие на застывшего у двери Четверикова, – все это не предвещало ничего хорошего. Сергей сразу узнал этого человека – именно он присутствовал в пресненском отделении милиции во время допроса.
Один из людей Четверикова решил попробовать покончить с этим странным персонажем быстро, без лишних разговоров. Он сунул руку в карман, выхватил ТТ с глушителем, но направить его на нежданного гостя не успел. Страшный человек метнул нож. Причем в кинофильмах подобные броски ножа всегда сопровождаются трогательным свистом, а бросающий принимает при этом какие-то эффектные позы. Здесь ничего подобного не было. Выхвативший ТТ уже в следующее мгновение сползал по стенке, а во лбу его торчал нож, вошедший по рукоятку. Тот же, кто этот нож метнул, вообще, казалось, даже не шелохнулся.
– Так это ты? – странным голосом
Райнальд фон Дассель не мог ответить на этот вопрос в силу отсутствия языка.
Но даже если бы он мог ответить Четверикову, он не стал бы этого делать. Он справедливо считал профессора исчадием ада и менее всего хотел с ним разговаривать, он хотел просто задушить этого человека, разорвать на куски или свернуть ему шею. Слишком долго Райнальд фон Дассель следил за уникальной двойной жизнью почтенного профессора в той самой комнате с мониторами, транслирующими сигналы со спутников. И ничего, кроме отвращения, Четвериков не мог внушить бывшему архиепископу Кельна.
Фон Дассель сам много грешил и много убивал, но своим действиям он мог найти сотни оправданий, которые, правда, никто и никогда бы не услышал. Бывший архиепископ когда-то спасал своего императора, защищал свою страну, отбивал обозы у многочисленных разбойников, рубил неверных в Святой земле, похищал для родного города святые мощи из Милана. Потом он убивал уголовников, сворачивал головы насильникам и ворам в законе, выживая на русской зоне, бессмысленной и беспощадной. Позже он пошел по следу таинственных зеркал, поражаясь тому, сколько проходимцев, лжецов и предателей столпилось у пьедестала великой древней тайны.
Средневековый рыцарь глубоко презирал и ненавидел успешного преподавателя химического факультета Московского государственного университета. И прямо сейчас намеревался сломать хребет проклятому сластолюбцу. Архиепископа останавливала только одна мысль: очевидно, что добраться до жертвы он сумеет уже смертельно раненный. Очевидно было и то, что минимум трое подельников Четверикова останутся в живых – а у них в руках эти два сопляка и девушка-Хранитель, чьи жизни ему было поручено сохранить. Фон Дассель на несколько секунд задумался.
Четвериков тоже на мгновение растерялся, явно читая в стальных глазах пришельца не только свой смертный приговор, но и какую-то заднюю мысль, мешающую этот приговор привести в исполнение. Он понимал, что нужно говорить не останавливаясь – любые сказанные слова оттягивают страшный финал и делают возможным изменение ситуации. Рудольф Михайлович продолжил говорить. Медленно и по возможности спокойно.
– Кельнский архиепископ, раз ты существуешь, значит, ты должен понимать, как тебя обманывают. Ты стал игрушкой в руках КГБ, их послушным, глупым и верным орудием. Они твоими руками решают свои проблемы, каждый раз отправляя тебя на верную погибель!
Многочисленные подручные Четверикова боялись пошевелиться, уж больно хорошо этот горбоносый кидал ножи. В то же время собранные беглым профессором люди имели за плечами солидный опыт уличных драк и прекрасно понимали, что их – явное большинство и при общем нападении внезапно появившийся странный персонаж справиться с ними со всеми одновременно не сможет, но кому-то за победу над ним придется заплатить жизнью. И было понятно, что с жизнями расстанутся как раз те, кто бросится на него в числе первых. Остальные окажутся победителями. Замерли и Сергей с Иваном, которых по-прежнему крепко держали Гоша и еще двое, приставив к горлу острые ножи. Глафира, туго скрученная обрывками сетей и веревками, лежала абсолютно недвижима и с закрытыми глазами.